Александр Идоленков - Из ада в вечность

Батальон остановили, и, не распуская строй, по команде «вольно» перед нами стали выступать политработники различных рангов, на гимнастёрках которых блестели начищенные ордена, многих из них лично я никогда больше не встречал ни на фронте, ни на портретах. Их речи сводились к тому, что враг в Сталинграде хотя и силён, но несёт огромные потери в живой силе и технике. Улицы города завалены их трупами, которые смердят, и хоронить их никто не желает.

– А чем же там дышать? – спросил кто-то.

– Нас что, закапывать их сюда привезли?

– Они лежат на территории немцев… Смирно, не на базаре…

Далее призывы сводились к тому, что наши бойцы и командиры мужественно защищают героически сражающийся город. Беспощадные, кровопролитные бои идут за каждую улицу, за каждый дом, за каждую пядь родной земли. Наша с вами задача помочь им отстоять город, не дать ненавистному врагу перерезать великую русскую реку Волгу. Защита Сталинграда имеет решающее значение в деле перелома хода войны с фашистской Германией. Директива Ставки – это приказ: «Ни шагу назад! За Волгой земли нет!»

За всё это время промывания мозгов я стоял, словно на гвоздях, меня так и подмывало спросить: «Думаете ли вы кормить бойцов?» Но что-то притормозило меня. Ну что из того, что я выскочу? Меня тут же занесут в чёрный список неблагонадёжных и будут мурыжить мной и затыкать всякие дыры до тех пор, пока не подведут к черте гибели. И тут же перед моими глазами возник образ моей осиротевшей матери и Настеньки. Её лучистые глаза слёзно умоляли вернуться к ней через все препоны и преграды живым и невредимым. И я смалодушничал и промолчал: в конце концов, есть же командиры и важнее меня, есть комиссары с боевыми наградами, да и бойцы помалкивают. Короче, струсил я. И так мне стало стыдно за себя. С другой стороны, жить-то хочется! А здесь даже у святого терпение кончилось бы.

Вот так оно и идёт: я промолчал, другой промолчал – значит, всё идёт хорошо, все довольны, можно продолжать в том же духе.

– Вопросы есть? – спросил батальонный комиссар, поворачивая своё жирное лицо со стороны в сторону.

– Когда кормить будете? – раздался из задних рядов одинокий голос. И сразу все загалдели, послышались отдельные гневные голоса, тонущие в общем хоре недовольства.

– Батальон смирна-а-а! – раздалась команда командира батальона.

Все, начиная от рядового подносчика патронов и кончая командирами рот, встрепенулись, принимая стойку смирно.

– Боец, выйдите сюда. Выходи… выходи, не бойся, я объясню тебе, если ты голоден! – продолжил уже в тишине батальонный комиссар.

Но строй притих, хранил молчание, шли минуты, видно, все ждали ответа.

– Товарищи бойцы, – обратился командир батальона, – продовольствие ушло вперёд вместе с пехотным полком, мы просто отстали, догоним и наедимся досыта, а пока придётся потерпеть.

Подогнали автомобили, посадили без суеты, строго, по командам – и тихим ходом тронулись в неизвестность, которая была всем известна, ожидаема каждым из нас по отдельности. Не важно, что нас ждёт впереди, все надеялись на лучшее, потому что хуже уже быть не должно. Оказалось, худшего мы ещё не испытали.

Дорога была разбитая после прошедших ливней, вся в ухабах и больших расхлябинах, заполненных сучьями от деревьев, травой и другим мусором, выглядывающим из жидкой, расквашенной грязи, где застревали машины и с трудом выкарабкивались на твёрдую землю. В этих местах машина обязательно сползала в яму и начинала, выпуская струи густого едкого газа, визжа, буксовать. Приходилось бойцам выпрыгивать из кузова, дружно толкать до тех пор, пока не освобождали её из этого гиблого плена.

Только к вечеру мы подъехали к посёлку Красная Слобода и остановились в его северной части. Машины ушли, а нам был дан приказ сделать укрытия от налёта вражеской авиации. Территория покрыта сплошь густым кустарником высотой в два человеческих роста, и оказалось, что земля под ними изрыта проходами, землянками и блиндажами. Нам ничего не оставалось делать, как приспособить всё это под свои нужды и расчистить разрушенное. Стало всем очевидно, что место это предназначалось для ожидания воинскими подразделениями своей очереди для переброски через Волгу в Сталинград.

Здесь отчётливо слышна орудийная канонада и мощные разрывы мин и бомб. Звуки войны не прекращались ни на минуту. Этот кромешный ад я уже слышал там, под Москвой, но там он был менее жесток и напорист. Здесь слышалась какая-то угрожающая озлобленность и нетерпеливость противника. Мне почему-то показалось, что противник надорвался и сражается на выдохе из последних сил. Это я так думал, глядя на клубы чёрного зловещего дыма над городом имени отца народов.

Я ощутимо чувствовал, что стою я здесь, у края потока ливневого огненного дождя, и стоит сделать всего один-единственный шаг – и я окажусь в этой лавине и заживо сгорю в одно мгновенье. Я ощущал даже жар на открытых участках своего тела. Но это не ливень огненного дождя, так как у меня не было представления всего этого ада, а ливень смерти, который вымочит тебя твоей же кровью и превратит в пепел. И он был там, в Сталинграде!

Весь западный берег содрогался, как от землетрясения, а Волга рябила. У нас создавалось впечатление, что на том берегу бушует сильная гроза и отблески молний отсвечивают причудливыми фейерверками рвущихся снарядов, лентами трассирующих пуль. Временами сплошной гул напоминал удаляющийся гром с одного края города в другой и обратно, меняя свою полярность по мановению чьей-то злой воли.

Ночное небо зловеще отражалось на водной глади реки огромным чёрным шлейфом дыма, подсвеченного огненно-бардовыми языками пламени, вырывающегося, будто из земного чрева. Эта страшная туча всё время: и днём, и ночью – висела над городом, как знамение бед и неисчислимых жертв неутолимого дьявола.

Нам она казалась исчадием ада, в глубинах которого варилось варево – всё собранное за поколения зло, свершённое неразумным человечеством. Края этого чёрного смрада лохматились и местами просвечивались, создавая невиданные образы неземных монстров, постоянно меняющих свои страшные маски и образные гримасы. Снизу, возле земли, эта клубящаяся дымка освещалась огнём горящей нефти и казалась, если присмотреться, инопланетными пришельцами, более страшными, готовыми наброситься и проглотить всё живое вместе с их постройками и заботами. Сам город ощетинился, продолжая предсмертную агонию перед полным разрушением с катастрофическими последствиями.

Всю эту какофонию ночи непрерывно резали светящиеся многоцветные линии. Лучи бегающих прожекторов, пересекаясь один с другим, шарили по небу на ощупь в поисках самолётов. Упираясь в тучу, луч пропадал, отчего казался коротким, напоминая живую колонну.