Александр Идоленков - Из ада в вечность

Мне требовалось сделать донесение о состоянии дел во взводе, пополнить запасы воды и продовольствия и попросить пополнения. О батальоне мне ничего не известно, связь была прервана, как только завязался бой, хотя я посылал посыльного, но он так и не вернулся. Я приблизительно догадывался, что судьба батальона так же трагична, как и наша. Немцы изредка вели огонь по нашим позициям – держали нас в постоянном напряжении, изматывали наши моральные и физические силы. Об этом мы догадались и стали помаленьку привыкать, хотя к смертельной угрозе привыкнуть едва возможно.

Для связи с соседним взводом и командиром роты я послал третьего связного.

Время тянулось медленно, по два бойца я отправил в первое и третье отделения за разбитыми пулемётами.

Пока мы с Сердюковым собирали из трёх разбитых пулемётов один, способный стрелять, подносчики патронов Фроликов и Карпов очистили вертикальный лаз и откопали рядом с ним с внешней стороны подвала пулемётное гнездо с бруствером. С боков гнездо обложили кирпичом, сверху изготовили из обгорелых концов брёвен накат и всё это завалили землёй и заделали камуфляж из подручного материала. Это укрепление напоминало дот и могло выдержать попадание мины или снаряда. От удовольствия мы потирали руки.

Работа заполнила всё наше время, отдыхать не пришлось. Стало прохладно, значит, время перекатило за полночь. Незаметно нервы успокоились, уже всё не казалось так безнадёжно потеряно. Часа в три к нам вернулся посыльный, посланный мной в штаб роты, в сопровождении пулемётчика, единственного красноармейца, оставшегося в живых среди погибших в бою бойцов второго взвода. Они поведали нам драму, от которой в жилах похолодела кровь.

По всей линии окопов, занятой нашей ротой, три четверти личного состава были или убиты, или ранены. Это если учесть, что немцев они ещё даже в глаза не видели. Раненые, способные передвигаться самостоятельно, уползли к берегу для получения медицинской помощи. В роте даже некому оказать первую медицинскую помощь. Тяжелораненых только сейчас начали вытаскивать к берегу.

Командир батальона ранен, но строй не покинул, продолжает командовать батальоном, вернее, его жалкими остатками. Наш ротный командир лейтенант Топчиев в первые же минуты обстрела попал под прямое попадание снаряда, получил множественные осколочные ранения, несовместимые с жизнью, умер мгновенно, не произнеся ни слова. Многие пулемёты разбиты. Одна только мысль об этом бросает в панику. Не знаю, что удерживает бойцов от безумства? Страх смерти, любовь к Родине или отчаянное положение, а может, неизбежность?

И всё это следствие халатного отношения к своим обязанностям, неимения достаточного боевого опыта, бравады и пренебрежения опасностью. Большинство окопов не выведены в полный рост, не откопано ни одного хода сообщения, по пустякам выдавали место своего укрытия. Короче говоря, полное неумение ведения и видения военных действий, слабая подготовка командного состава, которые все свои успехи видят в штыковом бою и криках «Ура!» в атаках! У всех преобладало чувство превосходства советского солдата над противником, которое и губит храбрецов – потомков богатырей земли русской!

Мы собрали документы, пайки и личные вещи погибших товарищей и немного подкрепились первый раз за всё это суматошное время. Я назначил караул, и мы подготовились вздремнуть, как вдруг на пороге подвала появился боец, посланный сопровождать раненого в эвакуацию.

– Товарищ командир, мы не можем ползком дотащить раненого сержанта Кротова, дайте нам кого-либо в подмогу.

– Далеко вам до берега ещё ползти? – спросил я, вскипая от негодования.

– Метров сто пятьдесят, прибавьте спуск, да там по берегу метров восемьсот, – оправдывался подносчик патронов рядовой Кореньков.

– Пулемётчик Кореньков, вы так далеко находитесь от передовой, ночь, вы что, и по берегу будете волоком тащить раненого? Ранение у него в щёку, он может самостоятельно идти, если вы вдвоём будете поддерживать его под руки, ему будет легче и вам тоже. Вы что, разум от страха потеряли?

– Так… стреляют? – растерялся боец.

– Вы ведь не на прогулке? Идите, и к утру мы ждём вас с водой и продовольствием! – строгим голосом проводил я стушевавшегося пулемётчика.

– Товарищ младший лейтенант, рядовой Варькин, если нужно, я готов помочь бойцам, – обратился ко мне вновь прибывший пулемётчик из второго взвода.

По всему было видно, что боец никак не мог успокоиться после гибели своих товарищей. «Струхнул парень, да и есть от чего. Не всякий способен пережить это», – подумал я.

– Как ваша фамилия полностью, боец?

– Красноармеец Варькин Тимофей Викторович, – отчеканил он.

– Успокойтесь Тимофей Викторович, вы нам пригодитесь здесь…

Ночь протекала какая-то гнетущая и беспокойная, я чувствовал её всеми фибрами своей души, что нам готовится что-то необычное, это явно витало в прохладном воздухе, да и немец поубавил свой норов, как будто перед бурей. Несмотря на то, что я давно не спал, я не посмел прилечь. Я взял с собой связного и отправился в разведку. Вначале я обследовал соседей слева. Меня встретили пехотинцы, незнакомые мне, мы поговорили с сержантом, который командовал остатками взвода вместо погибшего командира. Бойцов у него оставалось всего девятнадцать человек. На вооружении трёхлинейки образца прошлого века с длинными трёхгранными штыками, ППШ-21 три штуки и один пулемёт ДП-27 на ножках. Гранат, правда, оказалось много, они дали нам четыре штуки в качестве подарка. Бойцы ждали нынче ночью пополнения.

– Ну, брат, ты тут поглядывай в нашу сторону, а то нас всего пять бойцов и один пулемёт, надежды на нас мало, через нас могут обойти и вас, – попросил я на прощанье сержанта, какое-то неприятное предчувствие тревожило мою душу от всей этой напряжённой неразберихи и неслаженности.

С правой стороны вообще никого не было – только развороченные окопы, трупы погибших пулемётчиков и три повреждённых пулемёта. Первые потери наших товарищей в бою, которые только недавно говорили со мной, улыбались, радовались жизни, теперь лежат мёртвыми, изуродованными до неузнаваемости. Некоторые бойцы разорваны на части взрывами от прямого попадания мин и снарядов. Это чудовищное видение останется в моей памяти на всю мою жизнь. Трагический облик войны страшен и непригляден. Предать земле погибших товарищей возможностей у нас не было, мы собрали их документы и со слезами на глазах и израненными душами простились.

На обратном пути я со своим связным притащил один из пулемётов в свой подвал. Дважды я посылал бойцов на место гибели второго взвода за остальными пулемётами и за боеприпасами к ним. Из остатков пяти пулемётов мы отремонтировали два и установили их по бокам подвала в отремонтированных пулемётных гнёздах, только в соответствии с моим изобретением, сделали типа дотов с накатами. К ним мы откопали ходы сообщения, только ползком, на большее у нас не хватило ни времени, ни сил. Правду надо сказать: и ходами-то их можно назвать с большой натяжкой – мы откапывали перемычки между воронками от мин и бомб, создавая укрытие от снайперов и шальных пуль да летящих осколков.