Александр Идоленков - Из ада в вечность

Это сообщение повергло меня в шоковое состояние. От одной только мысли панический страх на некоторое время неожиданно сковал моё тело. Что делать? Ни людей, ни оружия!

– А пулемёт? – с последней надеждой спросил я.

– Пулемёт тоже выведен из строя, я осмотрел его, – говоря это, он был бледен как полотно, сквозь бороздки – вымоины пота на грязном лице – особенно чётко просматривалась смертельная бледность.

– Ты не ранен? – с тревогой спросил я.

– Да вроде как и нет. – Он пошевелил плечами, проверяя своё состояние. Боец с трудом сдерживал слёзы, губы его и руки, держащие на коленях карабин, судорожно подрагивали.

– Оставайся рядом со мной, будешь моим посыльным, – распорядился я.

От третьего отделения не поступало никаких сведений, о его состоянии я ничего не знал, поэтому вынужден направить туда своего нового связного. Как раз в это время немцы перенесли обстрел вглубь нашей обороны. Воспользовавшись передышкой, мы высунули свои носы из окопа и стали пристально сквозь густую пелену смрада всматриваться в противоположную сторону, где находился наш лютый враг.

– Товарищ командир, – обратился ко мне первый номер сержант Кротов, – смотрите, там, за углом дома, немцы устанавливают скорострельную пушку, – он указал рукой на место возле ближнего к нам дома, совсем рядом с нами, где действительно под прикрытием кустарника копошились немецкие солдаты, устанавливая эту злосчастную пушку.

– Выдвинуть пулемёт на позицию, – приказал я голосом, не свойственным мне. Расчёт занял свои места. – Сержант, вначале уничтожь расчёт пушки, потом бей по автоматчикам в оконных проёмах дома.

Кротов прильнул к пулемёту, тщательно прицелился и открыл стрельбу короткими очередями по цели. Я отчётливо увидел, как трое вражеских солдат из прислуги пушки один за другим упали на землю и больше не подавали признаков жизни. В проёмах окон, куда сержант перенёс огонь, автоматчики прятались за стенами, когда пулемётная очередь проходила по их окну. Первые результаты мести за погибших товарищей немного взбодрили меня и придали какой-то уверенности.

Кроме того, мы сорвали планы врага, но ненадолго, только на пару минут. У противника, по-видимому, была налажена оперативная связь внутри подразделений, ибо как только они нас засекли, так незамедлительно обрушили на наши головы миномётный удар. Мины ложились вокруг нас, сужая свой радиус.

Я даже не сообразил предупредить Кротова укрыться, как разорвавшаяся мина сбросила и пулемёт, и стрелка с бруствера в окоп. Пулемётчик был ранен осколком в щёку.

– Коренков, сделай перевязку сержанту, – отдал я распоряжение подносчику патронов, а сам вместе с Топилиным, вторым номером пулемётного расчёта, установил пулемёт на новую позицию. Когда он попытался вести огонь, то обнаружил, что замок пулемёта заклинило. Мы были в прямом смысле полностью обезоружены.

Немцы усердно обстреливали наш квадрат, не давая нам высунуть голову из траншеи; вот тогда я окончательно понял, что значит плохо подготовиться к предстоящему сражению. Земля всякий раз вздрагивала, как живая, при каждом разрыве. Мины рвались, поднимая и бросая с силой в сгустке чудовищной энергии комья земли, осколки и вихри пыли, подсвеченные лилово-огненными языками пламени, сея смерть и разрушения. Мы сидели на дне окопа в ожидании конца обстрела, не имея возможности достойно ответить.

Наконец разрывы мин прекратились, но вместо них в нашем расположении начали рваться снаряды немецкой пушки. Пока мы сидели на дне окопа, пережидая минный обстрел, немцы установили пушку – они провели нас и теперь явно упиваются успехом. Восемнадцать разрывов снарядов насчитал механически я, к счастью, они не могли произвести ни одного точного попадания с такой короткой дистанции: видимо, специалистов мы уничтожили, а вот дилетанты нас не достали. Всё-таки прогресс налицо.

Причин для радости в таком критическом положении я не видел, да и думать об этом везении в это время как-то неуместно. Считаные единицы оставались в наших рядах, смерть разила необстрелянных юнцов там, где настигала.

Горькое разочарование и былая уверенность в нашей непобедимости постигла нас столь неожиданно, что мы были в нервном шоке, который своей безысходностью загнал нас в положение, когда нужно было задуматься о самом главном – о своём будущем. Несмотря на то, что наш боевой дух был подавлен, в последний миг я поймал себя на мысли о том, что уверенность в нашей обязательной победе окончательно не умерла. «Как победить врага, оснащённого и вооружённого передовой военной техникой?» – всё время вертелось у меня в голове. Нужно каким-то образом завладеть его оружием. В этом представлялся мне выход, благодаря которому укрепится наша боевая мощь и ослабит неприятеля.

За это короткое время моего пребывания на фронте зло, скопившееся в моей груди к фашистам, требовало выхода, в противном случае оно могло привести к взрыву – необдуманному поступку. Так как обстановка складывалась в пользу противника, то и действия мои должны быть взвешенными и разумными, и вдвойне расчётливыми и предельно осторожными, ввиду того, что со мной были люди, за которых я несу ответственность. Тем более что я могу противопоставить в моём удручающем положении врагу, технически высоко оснащённому всевозможным оружием и численно превосходящим нас в живой силе?

Конечно, мы могли умереть или сдаться в плен, но тогда кто будет защищать мой народ и мою мать? Я был настроен жить и бить врага. Что-то я не заметил, что те, кто призывал нас умирать, стоят рядом с нами, они попрятались в надёжные блиндажи и, как псы из подворотни, тявкают, призывая нас идти на смерть. Это меня сильно напрягало и настораживало – звало постоянно думать своим умом, как выполнить приказ и сохранить людей. Но это не получалось – люди, мои пулемётчики, геройски умирали, сжав зубы. Меня самого легко ранило в левую руку. Сделав перевязку, я остался в строю, хотя имел право покинуть его на законных основаниях. Мы не покинули занимаемых рубежей, но враг пока не решался наступать, что его сдерживало, оставалось непонятным.

Звуки разрывов стали постепенно ослабевать, удаляясь вглубь обороны.

– Кто живой? – спросил я, поднимая голову.

Земля ссыпалась с моей каски на спину. Мы сидели в разрушенном окопе, засыпанные землёй по пояс, сброшенной на нас разрывами мин и снарядом, и чудом все здоровые, не получив ни одной царапины. Никакого перекрытия над нами уже не было, его сдуло, как поветь с сарая, и разметало по брёвнышку рядом с траншеей.

Раненый сержант Кротов сидел возле рядового Еркина, прикрытый кем-то плащ-палаткой, прислонившись спиной к стенке окопа. Я с большим трудом выкарабкался из-под земляного завала и на четвереньках подполз к раненому. Он тяжело дышал и что-то несвязно бормотал. Из-за грохота разрывов трудно понять, что он хочет сказать, тем более полученное им ранение в щёку затрудняло членораздельность его речи. Я приблизился к его лицу и спросил: