Аскольд Де Герсо - Графиня поневоле. История продолжается

– Полно, Ефремушка. Уже и спросить нельзя…

Поворчав для виду, он продолжил свою сказку, что, то ли где слышал, то ли сам на ходу придумывал. Но занятно рассказывал: только он за ограду вышел, что двор от улицы отделяла прошёл немного, навстречу ему сосед. А скупой был сосед, зимой снега не выпросишь. Ну увидел он мужичонку, что и днём не выходил на улицу, а тут ночью объявился. Червь подозрения тут же закрался ему в душу: неспроста ленивый на улицу вышел, ох, неспроста, и решил расспросить.

Дюже интересно стало ему. Вот он и подступил к мужичку с расспросами: куда да зачем ночью собрался? В это время, мол, все порядочные люди сном праведника спят и только разбойники по ночам шастают. Мужичонка и сам не рад, что покинул свою удобную лежанку, так бы и лежал, да голос проклятый всего извёл.

И как на духу рассказал он соседу про тот голос-то. Сосед едва прослышал о кладе, засвербило во всём теле и снаружи и изнутри. «Как же так получается: я сутками горбачусь, каждую копейку складываю, а кому-то само в руки идёт. Непорядок получается, несправедливо». Решил он хитростью увести клад-то у мужичка.

– Да на что тебе клад? Ребятни нет, жены тоже, что пилит день и ночь. Уступи ты его мне.

– А тебе он зачем? Ты и так на деньгах спишь…

– Да прибыток он никогда лишним не бывает…

Немного поразмыслив: это ж до лесу дойти, после в логу длинном копать неизвестно какой глубины яму, мужичок и вправду лопату всучил соседу: да бери. Я, может статься, токмо затем и вышел, чтобы кому отдать.

Сосед рад-радёшенек: вот так, легко и ловко увёл клад у человека. И ведь ничего-то не попросил взамен. Ему и в голову не пришло спросить: а откуда про то тебе известно? Всё спуталось в сознании, едва прослышал про клад-то. Идёт он в лес до длинного лога, а сам думает: лог-то длинный, где именно зарыт клад? Эх, не додумался выпытать про место-то. Но и назад не вернёшься: плохая примета. «Была, не была. Аль мета какая в том месте имеется», – и только так успел подумать, видит впереди синее свечение. Не иначе клад, решил он про себя. Копнул лопатой раз, другой, обо что-то твёрдое упёрлась лопата. «Сундук», – вот теперь-то я заживу, решил скупец. Нагнулся потрогать, а в яме какая-то дохлая то ли собака, то ли волк, впотьмах и не разберёшь. А подсветить нечем.

И такая досада взяла скупца, что он схватил эту дохлую скотину и потащил до мужичка. Нечего, мол, изгаляться над работными людьми. А на улице уже и рассвело, скупец и думает, скорей бы дойти, иначе увидит кто, насмешек не оберёшься и заметно прибавил шагу.

Поравнялся с домом мужичка, да и с размаху запустил в оконный проём дома. «Будет тебе изгаляться», – ухмыльнулся скупец, продолжив путь. Дохлая же скотина, шлёпнувшись на пол обернулась немалым количеством золотых монет, от блеска которых мужичонка и раскрыл глаза на печи. Но спросонья никак понять-то не может, что здесь происходит. Лишь протёрши глаза, он вспомнил про голос и выдавил из себя: Бог даст и в окно подаст…

– А что, и вправду дохлая тварь обернулась монетами? – спросила Лизавета, уверенная, что сказка наконец дошла до логического завершения и у Ефремушки не будет ни малейшего повода ворчать.

– Кто про то знает доподлинно, одно могу сказать: в каждой сказке есть маковка да истины.

В другой же раз Лизавета ни с того, ни с сего поинтересовалась его сердечными привязанностями. На что Ефремушка, вначале попытался отмолчаться, а после как бы оборачивая всё в шутку, произнёс:

– Да мне, госпожа, уж на тот свет пора. Заждались, поди…

– Ефремушка, тебе туда ещё рановато. – И сама, не ожидая от себя подобной запальчивости, продолжила. – Мы тебя еще женим!

– Госпожа Лизавета, стар я уже жениться, обзаводиться семьёй, – как-то грустно улыбнулся.

– Как это старый? Сколько тебе годков-то будет? Тридцать восемь? И ты говоришь старый? – Лизавета с нежностью взглянула на него, старые обиды давно бесследно растаяли, а более надёжного и верного слугу, нежели Ефремушка, днём с огнём не сыскать. Да и он, не ожидавший такого отпора на свою шутку, растерянно отвел взгляд.

– Ну будет тебе, Ефремушка. Это всё дорожные разговоры, дабы время занять, – успокоила его Лизавета.

И вот так в словесных перепалках они коротали дорогу от постоялого двора до следующего, скользили легко и лошади бежали резво, а где дороги были не шибко заезжены, так и они тоже шли тяжело, но в день вёрст по сорок-пятьдесят проходили, останавливаясь на ночлег в постоялых дворах.

Невдомёк было Лизавете, что Апраксин, выехавший из посёлка, оказался в заложниках у лихих людей. Будь при нём хоть какое оружие: холодное или огнестрельное, он вполне бы смог отстоять себя, а что сделаешь безоружным против нескольких человек. «Напрасно я не вызвал навстречу Ефремушку», – укорял себя Апраксин со связанными за спиной грубой бечёвкой руками.

Карета, запряженная в тройку лошадей, неслась ровно, когда на их пути оказалось сваленное поперёк дороги дерево, листья пожухли, но заметно, что свалили намедни. Лошади остановились, как вкопанные перед внезапно возникшей преградой, поелику обойти ни с какой стороны не представлялось возможным. И пока Александр пытался определить причину остановки грянул одиночный выстрел.

Стреляли рядом и в ту минуту, когда, открывая дверку, Александр собрался выйти наружу, краем глаза успел он заметить падающее тело кучера с перекошенным лицом. Нет надобности обладать особыми познаниями, чтобы понять, что он мёртв. Да и к нему самому подступили два крепких мужичка, возникших как из-под земли, у одного он успел заметить фузею, что держал перед собой. Не раздумывая, Александр нанёс крепкий прямой удар в зубы переднему и тот, не ожидавший такого оборота дела, рухнул на траву, схватившись за лицо.

Следующий за ним, размахнулся фузеей, словно дубинкой, но побоявшись задеть своего же, чуть помедлил, Апраксин воспользовавшись представившейся возможностью ухватился за неё, и они вдвоём повалились. Да только и тут, он сумел одержать верх, да нанести несколько добрых ударов, прежде чем ему заломили руки за спину. Он почти вырвал одну руку, но удар в спину чем-то твёрдым, не позволил продолжить дальнейшее сопротивление.

Не сколько боль терзала его, сколько опрометчивость в своём поступке и легковерность. Ведь видел, что постояльцы что-то затевают, да не обратил внимания на их приготовления и думы. И то, что их не было среди разбойников, ничуть не развеивало мысли об их полноценном участии в этом предприятии.

«На деньги позарились или на выкуп, что желают заполучить за меня? – пришла ещё одна мысль в голову, – ежели выкуп, то они вынуждены будут тем или иным способом доставить сообщение во дворец. Если же их интересуют деньги, я же не настолько глуп, чтобы везти при себе большие суммы и вся их суета и выеденного яйца не стоят.»