Аскольд Герсо - Графиня поневоле

© Аскольд Де Герсо, 2021

ISBN 978-5-4496-6852-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вы держите в руках первую книгу из серии «Графиня поневоле» о приключениях провинциальной барышни Лизаветы Бахметьевой. Кто из нас не мечтает о высоких чувствах, о дорогих сердцу подарках? Но мало кто задумывается, что для этого требуется иметь чистую и незапятнанную душу, отзывчивое сердце. И тогда, тогда всё само придёт, нужно лишь верить и усердно трудиться над самосовершенствованием. Благополучия Вам, читатель

Аскольд Де Герсо

Эта история так бы и осталась в полном забвении, если потомки Лизаветы Бахметьевой, случайным образом не наткнулись на обрывки дневниковых записей, изрядно потрёпанных и пожелтевших от времени и сырости, в старинном, обитом железными полосками, местами уже проржавевшими насквозь, сундуке, что отыскался на чердаке обветшавшего дома старинной постройки.

Да и тут, надо сказать спасибо вездесущим мальчишкам, что любят лазить в таких местах, в противном случае, так бы и пропали документы минувшей старины, как остались в одних воспоминаниях многие работы великих художников, что имели бы немалые ценности, из-за легкомысленного отношения современников, не сумевших ни понять, ни оценить их.

В данном повествовании, речь пойдёт о замужестве Лизаветы, отдельном фрагменте из её записок, что сохранились в более или менее относительно хорошем состоянии, нежели другие. Многие страницы дневника оказались в столь ветхом состоянии, что и разобрать нельзя написанное, а какие листы и вовсе изъедены чем-то. Но благодаря сохранившимся фрагментам удалось восстановить дневник и на этой основе написать роман.

И да, прошу прощения у дотошного читателя, что отдельные главы романа домыслены автором и могут иметь небольшие прегрешения. Также, как и речи приводятся в новой, более доступной современному читателю трактовке. Но ведь даже исторические хроники, и те не всегда достоверны, поскольку писались не всегда очевидцами происходивших событий, а излагались со слов, так называемых свидетелей. И кто может поручиться, что они излагали правдиво, а не приукрашивали?

Зима 1791 года от Рождества Христова, именно этот год упоминается в одном из фрагментов дневниковых записей, выдалась снежной и морозной, уже к середине ноября реки сковало льдом, на радость детворе. Взрослым же сей факт доставлял значительные неудобства, едва только прокладывали санный след, как снегопад заметал всё и, только вешки, что втыкали в снежное покрывало, указывало на некогда бывшую дорожку. Крестьяне в эту пору без острой надобности никуда не выезжали, кроме как в лес за дровами и по случаю больших празднеств к дальним родственникам. Но особо страдали купцы, коим приходилось за товаром выбираться али на ярмарку, да ямщики, что везли почту.

Лиза, девушка семнадцати лет от роду, дочь купца второй гильдии Вахруши Бахметьева, возвращалась с подругами с ежевечерних посиделок, скрашивающих скучный и однообразный уклад жизни обитателей небольшого уездного городка; не изобилующего светскими приёмами. Она шла с вложенными в соболью муфту ручками, чувствуя приятное тепло от мягкого и густого меха. Меховая же парка с надвинутым на голову капюшоном спасала от мороза и пронизывающего ветра.

Одна из подруг рассказывала историю о какой-то таинственной особе, связанную с черной магией. Позднее время располагало к тому, что девушки невольно испытывали страх. Насколько, там было правды, а что девушка вплела от себя не самое важное – девушки со всей серьезностью, напускной или вдумчивой внимали рассказу подруги. Та же, уподобляясь сороке неумолчно стрекотала: «он оглянись назад, а там нечисть, как есть. Руки костлявые, глаза светятся недобрым светом, и сама вся так и тянется к нему… Так и тянется и как будто, что её удерживает сзади. Он хватился ворота рубахи… Батюшки святы, крестика-то нательного нет. И что теперь прикажешь делать? Нечисть-то не отступает…»

Святочные гадания, что были совсем недавно, вдруг всплыли в памяти Лизаветы, тоже ведь с нечистой силой всякой связаны. Ряженые ходили по вечерам, колядовали и по старинным обычаям девицы, гадали. А как без этого-то? Валенок через ворота бросали и мечтали, чтобы упал в желаемую сторону, в воду воск тоже лили растопленный, а потом рассматривали: что же получится? А самое страшное гадание – это смотреть в зеркало с двумя свечами, что образуют бесконечный коридор, уходящий вглубь зеркала. Не каждая молодица выдерживала этого способа…

Если повезло увидеть, что-то в зеркале, то верили – непременно случится. И по этой причине Лизавета ещё ни единого раза не пробовала участвовать в таком гадании, хотя и желание было нестерпимо велико. На следующий год, она дала себе слово во что бы то ни стало посмотреть в этот бесконечный коридор ведущий в мир зазеркалья.

Оглянись они назад, возможно, и заметили бы несущуюся на них карету на санном ходу, впряженную в пару лошадей, надвигающуюся темной массой в их направлении. На заснеженной-то улице хорошо видны тёмные силуэты. На пронзительно чистом от облаков тёмно-фиолетовом небе лениво перемигивались звёзды рассыпанным алмазом, морозный воздух при каждом выдохе мерцал тысячами, сотнями тысяч серебристых искринок, окутывая облаком, когда рядом с ними поравнявшись, карета остановилась.

Всё вокруг располагало к благостному созерцанию природы, преподнесённой Творцом, Господом нашим, на радость человеку, когда кажется, разбегись немного, расправь руки и воспаришь над землёй, как птица, душа сливается с окружающей красотой. И мысли, растворившись в окружающем пространстве, не тревожат душу ни о чём: о будничном ли или об извечном. Деревья до самых кончиков веток посеребренные морозцем, стоят без единого движения. Шелохни ветки самым ласковым, едва ощутимым ветерком, и пойдёт по лесу хрустальный звон от дерева к дереву. Казалось, что всё вокруг погружено в глубокий зимний сон до самой весны.

Вечер принявший эстафету у светлого дня, погрузил всё в сон, улица, занесённая снегом, казалась пустынной. Но в некоторых домах, продолжая вечерять, ещё не погасили свет, исходящий у кого из лучин, в семьях, что победнее, а у кого из керосиновых ламп в богатых, состоятельных и в окнах можно было разглядеть смутные тени, на других же закрытые ставни говорили о том, что хозяева отошли в покой.

Никто даже опомниться не успел, потому как едва ли кому могла прийти в голову подобная мысль, когда из распахнувшейся двери кареты хищным коршуном, бросающимся за дичью, выпрыгнул человек в долгополом овчинном тулупе, как только он умудрялся не запутаться в полах, и, схватив Лизу в охапку, скрылся в глубине кареты, погружённой в полную непроглядную тьму и только, что они услышали напоследок, как тот же человек зычным голосом крикнул кучеру, восседающему впереди: