Аскольд Де Герсо - Графиня поневоле. История продолжается

Но пока везли его связанного с повязкой на голове, что он ничего вокруг не видел, только и чувствовал, что везут в гору, лошадь тяжело шла, ещё не раз посещали всякие мысли. О скором освобождении он не думал, готовился к худшему, хотя что ещё-то может быть хуже: из острога да в заложники.

Только присутствия духа Апраксин не терял ни на минуту. В первый год ссылки, как было непросто освоиться на месте, но ничего, выдюжил же, не загнулся. А сейчас, когда на улице летняя пора уж тем более. Самое главное, понять: кто такие и чего им надобно, какие цели преследуют?

А там уже вполне возможно, удастся и перетянуть часть разбойников на свою сторону. Что их интересует в первую очередь? Однозначно, деньги. Кто им может предложить больше? Опять же вопрос и ответ ясны, как Божий день. Не в ту же минуту или день, но ведь безо всякого риска быть схваченным и вздёрнутым на виселицу, а вполне законным образом.

Логически рассуждая и выстраивая план, Апраксин и не заметил, как телега, на котором его везли со скрипом остановилась.

– Приехали, слезай, – прикрикнул на него кто-то басовитый.

Слезай. Легко сказать, попробуй-ка сам слезть закрытыми глазами, когда ноги не касаются земли и не имеешь никакого представления, сколько до неё. Упёршись руками на край телеги, он всё же спрыгнул. На его счастье, оказалось не так уж и высоко.

Кто-то из разбойников, схватив за плечо, подтолкнул вперёд: – ну, что застрял?

– Так я же ничего не вижу: ни куда идти, ни в какую сторону, – попробовал отбрить Александр.

– Поговори у меня ещё, – голос звучит молодо, не иначе из ранних.

Он зашагал по направлению, в какую его подтолкнули и вскоре они оказались у какого-то здания, поскольку тот же человек дёрнул, заставив остановиться: – куда разбежался?

– Так сами толкаете: иди, пошёл, тут же остановись, – решил разжалобить супостатов Апраксин.

– Говорят иди, надо идти, скажут: стоять, значит, стой и не шевелись, – нравоучительно проворчал тот же голос. Другой по всей видимости открывал дверь. Наконец его ввели в какое-то помещение с невысоким потолком, Александр макушкой доставал до потолка. Кто-то, взявшись за концы повязки, наконец развязал её и снял.

В помещении с маленьким окошком царил полумрак. Солнечный свет едва пробивался сквозь некую плёнку, коим затянули оконный проём. Прямо перед ним высился стол, грубо сколоченный из не струганных досок, на пне, приспособленном вместо стула, сидел крупный мужик с всклокоченной бородой, рядом с двух сторон парубки, как он и предполагал.

– Ну, барин, куда собрался?

– А не всё ли равно тебе?

– Да мне-то всё одно, а тебе отвечать доведётся.

– А кто ты такой, чтобы перед тобой ответ-то держать?

– Я, говоришь, кто такой? Объясни ему, кто я такой, – предложил он парубку, что был рядом.

Апраксин хоть и не ожидал этого, но удар, нанесённый в район солнечного сплетения, всё-таки выдержал.

– Неплохо, неплохо, – главарь разбойников недовольным остался нанесённым Александру ударом, но и виду не подал. – Денёк другой посидишь в темнице, одумаешься. Закиньте в землянку, что давеча освободился, – приказал главарь своим приближённым.

Закуток куда его спровадили небольших размеров, без единого окошка, и не разберёшь сразу: день на улице или ночь наступила. На пол брошен лапник еловый, только давний: прелостью несёт.

Скинув армяк, что подал ему сопровождавший парнишка, Александр прилёг и призадумался. Сбежать за здорово живёшь от этих нелюдей едва ли удастся, а вот подговорить вполне возможно. Через какое-то время его сморил сон. Снился всякий бред: то он откуда-то бежал, его догоняли, то Зиневич явился во сне, о котором он уже успел давно позабыть и что-то твердил ему, убеждал в чём-то.

Проснулся он оттого, что дверь скрипнула, поддавшись наружу и кто-то пробасил деловито: – выходи, батя зовёт. Со сна Апраксин не сразу и сообразил, что за люди и что им надобно.

Только провернув в голове события вчерашнего дня, он вспомнил всё и, поднявшись на ноги, шагнул к выходу.

На улице светло, но понять утро или вечер невозможно.

– Что застрял, ступай вперёд, – вывел его голос из забытья.

И снова та же избушка с тем же столом, но тот, кого величали «батей», сидел один. Александра ввели в помещение, и главарь коротко бросил: – оставь нас одних. Будет надобность, позову. И скажи там, пусть поесть подадут. Со вчерашнего дня, почитай, голоден.

Когда принесли, главарь пригласил Александра к столу: – на голодный желудок не гоже серьёзные разговоры вести.

Как бы ни был противен главарь разбойников, Александр присоединился к трапезе, но не жадно, как рассчитывал тот, а степенно.

– Ну, как? Подумал? Иль времени маловато было?

– Смотря о чём, – простодушно ответил на его вопросы Апраксин.

– Ты мне не юли. Думаешь, случайно оказался здесь? Шалишь. Случайно ничего не происходит, о твоей деятельности тоже наслышаны. Решишься, могу к своим людям причислить опосля проверки. А могу и в расход и пустить, – он зло рассмеялся, довольный своей шуткой.

– Что до случайностей, не буду спорить, случайностей не бывает. А вот в расход пустить, жадность не позволит, уж слишком лакомый я кусок для вас. Где ещё столько вы сможете урвать за раз?

– В чём-то ты прав, убивать тебя мне радости мало.

– А что до разбойных дел, так не моё это, уж извини… – Апраксин уловил ход мыслей лиходея.

– Ты думаешь, я от хорошей жизни стал лиходеем? Иль думаешь, что я таким уродился?

– Да ничего я не думаю, я созерцаю, – Апраксин пытался своими суждениями определить: что он за человек?

Их экипаж, как и было предречено хозяином двора, добрался за два с половиной дня. Ближе к вечеру, когда в небе висел яркий серп молодой луны, в туманном ореоле, Прошка остановил лошадей возле дома купца Бахметьева.

– Госпожа Лизавета, приехали! – крикнул он радостно.

– Прошка бает, приехали, госпожа Лизавета, – повторил Ефремушка, видя, что Лизавета и не шелохнулась.

– Да, я слышала, Ефремушка…

Вечером Лизавета пожаловалась на головную боль и ушла в спаленку. Марьюшка ещё вечером заподозрила неладное, когда Лизавета, всегда общительная и открытая сидела с пасмурным лицом. Но решила, что всё сие от утомительной поездки, сама бывало, так уставала, когда возникала необходимость куда-либо съездить, что не то, чтобы говорить, только и думала: скорее бы доехать и прилечь. А уже к утру маменька её просила Вахрушу отправить кого-нибудь да за доктором. У Лизаветы был жар, который не спал и после травяного чая.

Марьюшка выпытывала у Ефремушки, не случилось ли чего по дороге, на что тот отвечал, что ничего такого, что могло бы говорить о недомогании Лизаветы не заметил. Напротив, он сказал, что Лизавета была весела скорой встречей. Что послужило причиной недомогания последней, он и сам не в силах был понять.