Александр Идоленков - Подвиг бессмертия. Книга первая. Откровение

– Там всё просто, – продолжила девушка, – сразу видно, кто перед тобой, враг или друг. Как с ним поступить – ясно и понятно. Чем меньше врагов, тем легче будет строить светлое будущее. Мой самый надёжный товарищ – это мой маузер, подарок моего мужа и командира, павшего на Перекопе.

– Сочувствую вам…

– Здесь… очень трудно разобраться. Контра притихла, смешалась с пролетариями. Поди разберись! Вот и тебя недавно чуть не грохнула. Ты уж не обижайся. Время сейчас такое: лес рубят, на щепки не смотрят.

– Да, Янина Самойловна, при таком великом деле людскую кровушку не мерят кружками…

– Некому мерить, она льётся реками и будет литься, будьте уверены, пока не установим крепкую власть мирового пролетариата.

Лошадь нетерпеливо размахивала хвостом, отгоняя мух, стояла, кося свой карий глаз на гостей.

– Долго спим, граждане хорошие, здесь деревня. По холодку уж были бы под Юровом, – сердито встретил Трушкин подошедших просветителей будущего поколения.

Проводив Янину, Степан направился домой в глубоком раздумье. Ему стало страшно оттого, что вот такие революционеры разгуливают по земле с оружием и решают судьбы ни в чём не повинных доверчивых людей. И предпринять в их защиту никто ничего не может, ибо сам защитник сразу же бездоказательно попадает в разряд контрреволюционеров.

Неприятные воспоминания уплывают из памяти, как мрачные тучи из необъятного лазурного небосвода, только досадный горький осадок не даёт покоя, коробит иногда душу почти всю жизнь. Анисимович, как теперь звали Степана, чувствовал неладное в своём неудовлетворённом, не знающем покоя сердце. Словно на распутье, запертый в железной клетке, метался он в своей тоске о несбывшейся любви. По всем признакам поведения парень созрел, а если выразится проще – влюбился впервые, не осознавая этого. Тоскливая грусть и хандра безответной любви овладевала им всё с большей очевидностью. Он потерял аппетит, похудел, осунулся, помрачнел, ни с кем не общался на вольные темы, только по делу, да и то однозначно, немногословно.

Мать сразу забеспокоилась, заметив это. «Не сглазил ли кто? Ведь завистников у него в округе, как нерезаных собак, хоть топи в болоте», – думала она.

– Да что ж с тобой, сыночек, не заболел ли ты, – ласково спрашивала, прижимая его золотокудрую голову к своей груди. – Не сходить ли нам к Фёкле-ворожее, может, порчу какую недруги проклятущие наслали, – причитала перепуганная мать.

– Угомонись ты, мамань, всё со мной в порядке, – в тон ей отговаривал её Степан, но признаться в своём мнимом недомогании он, по известным причинам, не мог.

Всё в его озабоченном сознании было переполнено единственной и ненаглядной: «Где она? Что делает? Взглянуть хоть бы одним глазком, – мысли роились в голове только о ней, забивая все другие только ею. – Катерина – девка видная, только и слышишь эти пугающие намёки, что кто-то опередит, посватает раньше. И прощай тогда всё».

Немковы жили справно – обособленно, на хуторе, вёрстах в трёх от Стёпкиного дома, в Дуброве. Там одна природа чего стоит – обширная поляна площадью сотни гектаров, покрытая луговой шелковистой наощупь травой, мягкой и сочной. Чистые голубые озёра, на поверхности которых живут и размножаются дикие непуганые птицы всевозможных пород. Скота у них полный двор, большой сад, пасека. В подвале под домом всевозможные припасы – от солёных рыжиков до медовухи, не считая овощей и фруктов в солёном и свежем виде. Как же без этого и жить и работать на земле – просто немыслимо, и праздник не праздник, и будни не будни. Два сына да две дочери-красавицы на выданье, подпирают одна другого. Женихи кругами ходят, один ушлей ушлого; Матвей Иванович, отец Катеньки, не торопится, выбирает, не ошибиться бы.

Не ведает он, глупец, о том, что карающий меч революции уже занесён над его невинной головушкой. А пока вовсю ширь по всей стране расцветала буйным цветом, пуская глубокие корни, Новая Экономическая Политика. У людей появился достаток, все сыты, работают крестьяне не покладая рук – надрывают пупки.

Заглянув за занавес недалёкого будущего, мы, с глубочайшей печалью и горьким сожалением констатируем – крепкое хозяйство разграблено, а злейшего кулака Немкова Матвея Ивановича и его сыновей бросят на растерзание классового беспредела. В результате очередного грабежа лучшая трудовая часть крестьянства физически уничтожена. Другая превращена в бесправных рабов, и сельское хозяйство будет подведено к постепенному угасанию и деградации, в дальнейшем, как следствие, к голоданию народов. ВКП (б) развернуло бурную деятельность по ликвидации трудового крестьянства. Аббревиатура ВКП (б) расшифровывалась в то время так – Второе Крепостное Право большевиков.

Жена Немкова – Анютка, красивая, черноглазая, наливающая соками соблазнов женщина строгого нрава, хозяюшка рафинированная с монгольским душком – с её стола крошки не пропадёт. Через её руки прошли все работы, все заботы, всё управление ими. Короче говоря, эта женщина обладала аналитическим умом. Она руководила семьёй так мягко, так незаметно и тактично, человек с большим удовольствием исполнял ту или иную ею задуманную работу, предполагая, что он автор этой задумки.

Добро накапливалось незаметно. Жили тихой, обыкновенной, извечной жизнью крестьян, отпущенной им Отцом нашим – Владыкой Вселенной – по трудам их и заслугам.

Лёжа на душистом сеновале, Степан глядел полузакрытыми невидящими глазами в ночное небо, которое заполнял образ его Кати, единственной для него и желанной.

Свет холодной луны отбеливал её прекрасное личико, на котором блуждала её милая улыбка. Стёпе грезилось невероятное – безумные ласки и страсти, от которых всё его тело покрывалось испариной. Ему становилось неудобно и даже стыдно, и казалось, что это вовсе не он, а кто-то другой.

Луна медленно уплывала в изумрудное марево безмятежного сна, навевая грёзы сладких видений. Он летел тихо в тёплой ночи рядом с Катей, нежно и бережно прижимая её к себе, боясь утерять. Её тело было невесомо, будто соткано из туманных грёз, укутанное в вуаль прозрачных шелков. Вот они медленно втянулись в бледно-сиреневую туманную дымку облаков и стали тонуть в волнах неведомых страстей. Её нежные губки трепетно обволакивали его сознание волшебными чарами. Она невероятным образом извивалась вокруг Стёпы и лёгкими касаниями своего божественного тела приводила в дрожь и трепет весь организм. Страсть её любви он ощущал всеми фибрами своей души. Они сливались в животворное единое дыхание, становясь целостным организмом. В круговерти сладостных пируэтов их тела уносились всё дальше и дальше к сияющим звёздам на величественном серебре небосвода. Головокружительная высота делала душу Степана восприимчивой к волнующим тайнам любви, раскрывая всю прелесть её многогранности. Бездна необъяснимых желаний и возбуждающих страстных вожделений завораживала и витала радужными огоньками вокруг, обволакивая и маня их ещё дальше в сладостную даль.