Александр Идоленков - Подвиг бессмертия. Книга первая. Откровение

Степан продолжал лежать на спине, уставившись широко открытыми глазами в темноту, а в голове проплывали крамольные мысли, противоречащие его убеждениям.

«И чего я только разволновался? Собственно говоря, что страшного произошло? Ну, поцеловала меня красивая женщина, ну и что? Что я потерял? Мне ли, такому любопытному парню, чего-то бояться? В конце концов, я мужик, а может, нет?» Какое-то сомнение закралось в его душу.

«Может я ещё не дорос? Она намеревается распахнуть мне глаза в другой, совсем неведомый мне мир в отношениях между людьми, о существовании которого я и не догадываюсь. Тогда чего мне упираться? Предрассудки ханжеского невежества сковывают наше сознание железными цепями. И я сам добровольно вцепился в них зубами мёртвой хваткой. Будь что будет! Будем познавать туманный и неведомый мир. Время, хочу я этого или нет, настало».

Ему уж начала мерещиться какая-то таинственная бездонная пропасть желаний и бездна неведомых ему сказочных удовольствий. Эта маленькая, хрупкая женщина всё больше завладевала умом Степана; влекла к себе своей нежной волнующей плотью и жаждой познать бесконечность вселенной; минуты адова падения и отчаяния, взлёт к вершинам чарующего безмерного блаженства – смерть и воскрешение. Он стал прислушиваться, ожидая какого-то чуда; душа его наслаждалась тихой музыкой ликования. Незаметно он уснул крепким младенческим сном, уткнувшись в подушку носом, обнимая её.

Три дня прошли в муках ожидания. В больнице София Германовна не появлялась. Чего только Степан ни передумал. Затаённая надежда на что-то особое, таинственное не покидала Стёпу. После завтрака – обход. Ему назначили очередную перевязку. Рана уже устойчиво затянулась. София Германовна приказала ему делать физические упражнения, только постепенно увеличивать нагрузки. Главное – не перенапрягаться и не переусердствовать. Она была строга и неприступна. Другого внимания она не проявила к нему, даже ни разу не дотронулась.

Опять плохо. Степан слишком самомнителен, придерживается крайних эмоциональных точек, не допуская никаких этических дипломатий, опирающих на догмы человеческих отношений…

«А я распустил перья, как петух, и выпустил слюни, – думал разочарованный Степан: – Может, во мне что-то дикое или неприятное?» Он срочно зашёл в туалетную комнату и критически полностью с ног до головы осмотрел себя в зеркале. Всё было в норме, разве только чёрные пятки да под ногтями залежи навоза? До обеда эти признаки деревенщины, порочащие его жениховские качества, были успешно устранены с помощью кирпича и кухонного ножа. Ещё раз Степан бегло окинул себя восхищённым взглядом и остался вполне доволен и пятками, и ногтями. В конце он взглянул на себя в зеркало и, оскалив зубы, проверил их чистоту. Они были цвета слоновой кости.

Степан видел, как некоторые городские жители чистили зубы маленькими щёточками, макая её в белый порошок. Он взял это себе на заметку, но отложил на потом. Но вот теперь он вспомнил эту процедуру и интуитивно предположил, что данная проблема связана с чистым дыханием и запахом изо рта.

Немедленно Степан сходил в магазин и купил эту самую щётку и так называемый зубной порошок. Он долго чистил зубы, пока дёсны не стали кровоточить и гореть от боли, но так и не добился идеальной белизны, какая была у докторши. «Видимо, белизны зубов за один раз не добьёшься», – решил Степан, но результатом чистки остался доволен, Зубы блестели, между зубов не было видно никаких остатков пищи, которые раньше Степану приходилось выковыривать соломинкой или кусочком дерева.

Было тихо и вольготно, истома ломила затёкшие кости, душа изнывала от безделья и неведения. Солнце щедро одаривало людей последним теплом. Наступило бабье лето. По небу величаво плыли нескончаемой чередой разнообразной длины вереницы лёгкой паутины. Осень беглыми штрихами обозначила свой очаровательный приход.

Сегодня к Стёпе приезжали родители. Мать, как увидела Стёпу, обхватила его шею руками и заголосила не своим голосом, будто он покойник:

– Кровиночка ты моя родная! Сыночек ты мой ненаглядный! Убить хотели, злодеи, да, видно, Бог не позволил, окаянным! Господи, разрази их громом и испепели молнией! – звучно голосила она, не стесняясь посторонних.

– Маманя, успокойся ты, живой же я, да и рана пустяшная…

За короткое время их пребывания они обговорили всё, что их волновало и интересовало: о том, как на него напал бандит Луньков; о домашних новостях и о том, что брат его Данилка переехал наконец в свой новый дом; о том, что в их родовой усадьбе остались они втроём; о том, что мать уже не успевает за всем хозяйством и ей понадобится помощница, намекая на будущую жену Стёпки.

– Стёпушка, тут мы с отцом привезли тебе подарки и особливо подарок дохтуру; так ты передай ему от нас низкий поклон за твоё спасение и подарок с благодарностью, – ворковала мать на прощанье. Степан не стал переубеждать её в том, что доктор – женщина, да и тема эта для него теперь закрыта в связи с его тайными ожиданиями.

Солнце клонилось к закату, выдыхая свой дневной зной, а Стёпка всё сидел, всё на что-то надеялся, чего-то выжидал – какого-то чуда. Здесь необходимо вникнуть в то обстоятельство, что Степан самостоятельно, без чьей-либо помощи выбрал свой пагубный путь и настойчиво, безвольно плыл по течению в его русле. И он дождался-таки, она подошла тихо, незаметно, будто подкралась незримой тенью – сзади. Едва ли Стёпке с его простодушной натурой пришла в голову мысль задуматься, разгадать какое-то коварство в этом незатейливом поведении этой открытой, немного своеобразной женщины. Он воспринимал всё на веру, никак не предполагая каких-либо скрытых смыслов и значений, которые закладывали многие люди в свои поступки и мысли.

– Стёпа, – удивлённо притворным голосом проговорила София Германовна. – А я тебя в палате искала, а ты тут грустишь. О ком, если не секрет? – лукаво прищурилась «дохтурша».

После столь долгого ожидания, отчаяния и переживаний, набравшись наглой смелости, он ответил:

– Да если я, Софья Германовна, скажу вам правду, вы ж меня засмеёте…

– Ну… уж так и засмею! – звонко развеселилась женщина. – Говори. Смелее говори, я знаю, что ты в опасную минуту подставил себя под нож, защищая женщину. А здесь робеешь. Вот поэтому ты и заинтриговал меня! – Она умело и вовремя плеснула в огонь припасённого масла.

– Софья Германовна, вы меня извините, но думаю я вот уже пятый день… о вас, и больше ни о ком… только…

– Спасибо, дружочек, выручил бедную женщину. Вот и я всё это время думала о тебе и всё не решалась заговорить на эту тему…