Александр Брыксенков - Конус Морзе

– Клава, ты сегодня свободна?

– Как ветер мая!

– Давай заберемся на Исаакий. Посмотрим на город с высоты птичьего полета.

– Хорошая идея!

– Спускайся через 15 минут. Я буду ждать тебя у подъезда.

«Вот так. Каждый сверчок…", – подумал Лешка и в принципе был

неправ.

Князь-Владимирский собор

Всю страстную седмицу коммунистические идеологи пахали как карлы, отвращая трудящихся от опиума для народа. Плакаты, лекции, беседы, спектакли, агитконцерты – всё было подчинено антирелигиозной пропаганде. Своего пика этот кипёж достигал в Великую субботу.

Чтобы у трудяг не возникло мысли посетить праздничную, пасхальную церковь, на заводы приезжали артисты, певцы, танцоры, циркачи, оркестры. Повсеместно организовывались вечера танцев. Раздавались бесплатные билеты в театры и в кино.

К окончанию смены на «Линотип» прибыла труппа Театра эстрады. Центральный пролет инструментального цеха был забит народом. Кому не досталось места на скамейках, сидели на подоконниках, на станках и даже в кабине подъемного крана. Ну как же! В то время не было телевизоров. На артистов, как теперь, глаза не были намозолены.

Программа была стандартной: певица с парой романсов, молодой жонглер-эксцентрик, «Карусель» на аккордеоне, юморист, морская чечетка и т. п. Заводчане принимали все номера на бис.

В конце концерта конферансье торжественно объявил:

– Клавдия Ивановна Шульженко!

– А-а-а!!!

– …приедет в следующий раз.

– У-у-у!!! Бей гада!

Народ агрессивно двинулся к сцене.

К Барсукову подошел Генка. Его старый и хороший друг:

– Пойдем, Лешка, пивком побалуемся. Здесь уже ничего интересного не будет.

– Ага! Только не с ларька, а зайдем в пивную на Кировском. Там сардельки вкусные.

– Нет вопросов!

После двух кружек начались фантазии на тему: «Как провести остатний вечер?».

Дружить с Генкой становилось все труднее и опаснее. Его, по Лешкиным наблюдениям, знала вся петроградская гопота. И не только петроградская. Василеостровской шпане он тоже был известен. Когда традиционно 5 мая в жесткой рукопашной схватке, сходились на Тучковом мосту васькинцы и петроградские, Генка был в первом ряду, плечом к плечу с записными петроградскими амбалами. И брал он не плечами, которые у него были не ахти какими широкими, а брал неукротимым натиском и своей зверской физиономией, вид которой деморализовывал противника. В драке использовались только кулаки. применять какое-либо холодное оружие запрещалось, но Генка на всякий случай засовывал за пояс шабер: «Знаем мы этих васькинцев. От них так и жди подлянки».

Шабер

Генку окружала напряженная, тревожная атмосфера. То к нему предъявляли претензии какие-то темные типы, то он взыскивал со своих недоброжелателей моральные и денежные долги. Часто такие контакты заканчивались потасовками, в которых доставалось и Лешке.

– Гена, ты завязывай с улицей-то. Так и на перо нарваться не долго, – урезонивал Лешка своего друга.

– А-а-а, чему быть, того не миновать.

– Тоже мне, фаталист.

Встречаясь вечерами, друзья первым делом соображали куда же им направить свои стопы. Чтобы не шляться, как обычно, в поисках острых ощущений по Большому и Скороходовой, Лешка иногда искушал друга прелестями Невского, новым фильмом, праздничной атмосферой катка. А однажды он затащил Генку в Малый оперный на «Севильского цирульника». Опера другу не понравилась.

После двух кружек Лешка не стал звать друга в кино или на каток. Он сделал нестандартное предложение, навеянное настырной антирелигиозной пропагандой:

– Генка, завтра Пасха. Нынче в полночь в церкви начнется праздничная служба. Пойдем, посмотрим.

– Пойдем, – неожиданно быстро согласился Генека. – Там общага рядом, заодно зайду кой-какие вопросы решить.

От Большого, на вход в Князь-Владимирский собор тянулась очередь. Друзья встали в конец её. Очередь двигалась быстро, и вскоре они оказались на паперти. Еще в пивной Лешка предупредил Генку, чтобы тот вел себя в храме скромно и не оскорблял чувства верующих. Перед притвором они сняли шапки и перекрестились как могли. Заметив, что все крестятся трижды, они торопливо добавили еще по два крестных знамения.

В храме стояла тишина: полунощница еще не начиналась. В полумраке теплилось несколько свечек. По центру, поперек главного зала тянулся черный занавес. Очередь заходила за занавес с правой стороны, а выходила с левой, покидая храм через боковую дверь.

Лешка из рассказов своей верующей бабушки знал, что за занавесом должен быть разостлан на катафалке большой плат с изображением Иисуса, снятого с креста. Этому куску материи, называемому плащаницей, и поклоняются верующие: кто крестится, кто кланяется, а кто и прикладывается.

У Генки не было верующей бабушки и он этого не знал. Поэтому, когда он в темноте разглядел, что люди, идущие перед ним, склоняются над столом, покрытым ковром и чего-то там делают, то решил, что это православные жертвуют деньги на церковные нужды. Когда подошла и его очередь поклонится «Христу во гробе», он, чтоб не оскорблять чувства верующих, выгреб из кармана всю мелочь и осыпал пятаками и гривенниками лик Спасителя.

Что здесь началось! Верующие взвыли, откуда-то набежали старушенции и стали мутузить богохульника своими острыми кулачками, затем появились два крепких мужика, они взяли Генку под руки, подтащили к выходу и мощным поджопником выбили его из храма.

Друзья устроились на холодной скамейке в прицерковном сквере. Площадь перед собором уже была полностью заполнена верующими, а народ все прибывал и прибывал. Вот-вот должен был начаться крестный ход. Предстоящая торжественная церемония Генку не интересовала, он без конца сокрушенно чертыхался, вспоминая свою досадную оплошность. А Лешка тихо ржал. Это раздражало Генку:

– Кончай! А то врежу!

Но Лешка не мог прекратить смех. Как только перед его взором возникала картинка летящего в мокрый и грязный снег Генки с нелепо растопыренными руками и ногами, он сразу же выдавал очередной ржачный всплеск. Чтобы не конфликтовать Генка пробурчал:

– Ладно, веселись. А я в общагу загляну.

Из общежития Генка выскочил минут через пять. Он нырнул в толпу и растворился в ней. Вслед за ним выскочили несколько рассерженных юношей. Они побегали перед толпой, потом сошлись в кучку, безнадежно помахали руками и убрались восвояси.