Александр Брыксенков - Рижские цветы

Удивительно, но именно эта серия умерила Лешкин филателистический пыл. Он не понимал почему зеленый Гитлер ценился на марочном рынке в пять раз выше, чем фиолетовый, а коричневый (с самым дорогим номиналом) был самым дешевым. Здесь ощущалась какая-то искусственность, ведь все марки имели одинаковый размер, одинаковый рисунок.

В последствие Алексей Георгиевич убедится, что такого рода иррационализм присущ любому виду коллекционирования. Наиболее яркий, самый свежий пример. На аукционе анонимному коллекционеру была продана за 50 тысяч долларов картина «Шулеры», написанная одним из учеников Караваджо. Вскоре оказалось, что автор её сам Караваджо. После чего стоимость картины возросла до 50 миллионов долларов, т.е. в тысячу раз. Почему? Ведь художественные достоинства картины не улучшились, и ни один мазок на ней не прибавился.

А еще Алексей Георгиевич уразумел: все одержимые коллекционированием люди – своего рода маньяки. Их в меньшей степени интересует художественная, историческая, материальная ценность того или иного объекта коллекционирования. Главный критерий для них – это либо имя автора, либо раритетность предмета коллекционирования. Так, например, «Голубой Маврикий» – клочок бумаги, марка с невнятным рисунком оценивается в 15 миллионов долларов только за то, что таких марок всего лишь несколько штук в мире. В охоте за редкими, а подчас единичными экземплярами марок, монет, орденов, гемм и т. п. маньяки-коллекционеры готовы на многое, вплоть до преступлений.

За обнаруженный немецкий арсенал Лешка и его приятель получили благодарность и денежную премию. Теперь появилась возможность подкупить значительное количество марок.

Но филателистом Лешка не стал. Он постепенно охладел к маркам и его собирательская страсть угасла. Это произошло от непонимания им логики коллекционирования. Вот соберет он, как некоторые его кореша, тысячу марок. Ну, и что? Собирать дальше? А, до каких пор и какой в этом интерес? То есть он совершенно не осознавал ни пользы, ни цели коллекционирования марок.

В дальнейшем он стал не осознавать ни пользы, ни цели вообще какого бы то ни было коллекционирования. Вот некоторые собирают монеты, или утюги, или самовары, или зажигалки, или пивные кружки, или ещё что. А зачем?

Барсуков считал таких персон немного чёкнутыми, или пораженными странной зависимостью типа клептомании, клаустерофобии и немножко жалел их: люди впустую тратят деньги и время.

Но был единственный вид коллекционирования, которой он оправдывал – собирание икон. Это красиво, это познавательно, это священно и таинственно.

Божья Матерь

Хотя Барсуков и не благоговел перед иконами, но относился к ним уважительно, как к древним кумирам. При этом он очень удивлялся. Вторая заповедь запрещает поклониться кумирам: «…Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли». А православные делают. Ведь когда христианин молится на икону, он молится вовсе не богу, а покрашенной деревянной доске, т.е. кумиру.

Однако, когда однажды свалилась на Барсукова черная беда, он забыл про свои мудрствования. Он от отчаяния, от безысходности отправился в Князь Владимирский собор, где долго стоял перед иконой Божией Матери, жарко моля о помощи. И Богородица смилостивилась!

Всё-таки в иконах что-то есть!

Поход же в подвалы рижской почты занозой застрял в Лешкиной памяти. Ему было неприятно думать, что письма, лежавшие грудой в подземелье, может быть в конце концов и нашли своих адресатов, а вот письма в изуродованных Лешкой конвертах никогда не дойдут по назначению.

Кстати, в наше время зеленый Гитлер оценивается очень низко, от одного до двух евро.

– Сегодня будем делать мусс, – энергично провозгласила Глафира Федоровна.

«Опять двадцать пять! – подумал Лешка, – Все- то в этой Риге не по-нашему. Вот теперь мусс. Что это такое? Опять нужно спрашивать. Дураком себя выставлять. А куда денешься?».

– Глафира Федоровна, – с деланным равнодушием обратился к женщине, Лешка, – а, что такое мусс?

– Ты не знаешь, что такое мусс? – удивилась Глалфира Федеоровна.

– Не-а.

– Ну, дела! Мусс – это такая пышная еда. По-французски мусс – это пена.

Она получается путем взбивания манной каши, в которую добавлен сахар или мед и для аромата – фрукты. Лучше всего использовать землянику или вишню. Но вишня еще не поспела. А земляника только пошла и стоит очень дорого. Поэтому мы фрукты заменим рабарбаром.

«Снова заковыка. Рабарбар какой-то. Но не буду спрашивать. Сам увижу».

– А, где вы его возьмете?

– На рынке куплю. Конечно, земляника неизмеримо лучше рабарбара, но увы.

При этом лицо Глафиры Фёдоровны стало таким кислым, что Лешке сильно захотелось утешить её и эту. так необходимую для приготовления мусса землянику, обязательно добыть, конечно, без денег. Такая возможность у него была.

Улица, на которой жил Лешка, упиралась в ипподром. Из окна было видно как там, по беговой дорожке неслись лошадки, запряжённые в легкие дрожки. Слышалась музыка, шум толпы, звон колокола.

На Ипподроме в Риге

Лешка, ради интереса, пару раз проникал на ипподром, но ничего стоящего там не обнаружил. Зато рядом с ипподромом было чем заинтересоваться. Там вплоть до железнодорожных путей простирались садовые участки с летними домиками. Без заборов, без собак, с сетью аккуратных дорожек и, самое главное, с грядками, на которых кроме всего овощного прочего, краснели ягоды земляники.

Здесь Лешка в первый раз увидел землянику в огороде, увидел и безмерно удивился: зачем её выращивать, когда земляничника полно и в лесах и в полях? Вон, когда он был с мамой в эвакуации, в Молотовской области, то вместе со всеми ездил за земляникой, чтобы обеспечить себя не зиму вкусным продуктом.

Когда поспевала ягода, председатель колхоза им. Чапаева объявлял выходной. Народ вместе с ребятнёй погружался на подводы и уезжал за 15 километров от села, на дальние толоки, почти всплошную заросшие земляничником. Ягод набирали по ведру.

Сахара не было и в помине, поэтому, чтобы ягода не пропала, её томили в печи всю ночь. Утром в горшках присутствовала субстанция, похожая на мармелад, которая спокойно хранилась всю зиму.