Константин Петришин - Битва за ясли господни

Мысль вице-адмирала Корнилова была верна, хотя и не очень понравилась князю Меньшикову. Однако он промолчал. Зато генерал Непокойчицкий не смог сдержать своих эмоций.

– Извините, Владимир Алексеевич, однако я с вами не могу согласиться. Меттерних мне не интересен! Я хочу сказать о другом. Да, наш государь в отличие от Александра, царство ему небесное, не любитель философии. Да, ему нравятся инженеры. И это при нем мы начали строить мосты, дороги, крепости! Государство на одной философии не продержится! Да, Сперанский был масон, однако он был и первый составитель светских и военных законов, собранных им со времен Петра Великого в одно единое издание, что позволило государю внушить обществу и всей России уверенность в том, что мы живем по законам, и Россия управляется на их основании!

Речь генерала Непокойчицкого была настолько взволнованной, что князь Меньшиков, не желая, чтобы разговор перешел в ссору, поспешил успокоить и генерала Непокойчицкого и адмирала Корнилова. Да и нечаянно оброненные слова о Сперанском тоже могли быть истолкованы по-разному.

– Вы, мои друзья, совершенно правы, как один, так и другой! Приходят новые времена, возникают новые идеи, а значит и носители этих идей. Что касается нашего государя, то он делает все, что в его силах для процветания России. А пока же у нас одна забота – добиться успеха в переговорах с турками и постараться обеспечить России мир, а православной вере благоденствие.

Вскоре после этого разговора вице-адмирал Корнилов и генерал Непокойчицкий, пожелав князю Меньшикову спокойной ночи, ушли по своим каютам.

…Утром в кают-компании за завтраком князь Меньшиков стал невольным свидетелем разговора двух чиновников из министерства иностранных дел, которые, как ему доложили, были направлены в русское посольство для оказания помощи послу графу Озерову.

Один из них, тучный в накрахмаленном жабо и с лорнетом, который ему, скорее всего, был без надобности, негромко, но с возмущением, говорил своему собеседнику:

– …Этот самодовольный карлик, если не мытьем, так катаньем втянет нас в войну с Европой! Граф Титов перед моим отъездом из столицы сообщил по секрету, что это он посоветовал государю, в случае неудачи нашей миссии, ввести русские войска в Дунайские княжества и тем самым вынудить турок пойти на уступки.

Собеседник тучного господина, полная противоположность ему по внешнему виду – он был худой, высокий, одет во фрак по английскому покрою, равнодушно ответил:

– А что же вы хотели? Граф Нессельроде всегда проповедовал легитимизм, который даже в Европе многим не по душе, – и, снизив голос до шепота, продолжил: – Однако государь поддерживал его даже там, где это было не в наших интересах.

Князь Меньшиков хотел было вмешаться в разговор, в котором по сути дела вместе с графом Нессельроде осуждался и государь, однако сановники прекратили его сами. И хотя Меньшиков не придал особого значения этому разговору, на душе у него остался неприятный осадок.

…В константинопольском порту князя Меньшикова и сопровождающую его свиту приехали встречать все сотрудники русского посольства во главе с поверенным в делах в Константинополе графом Озеровым. Собралась огромная толпа греков, проживающих в городе.

Князь Меньшиков сошел по трапу «Громоносца» и сразу оказался в окружении пестрой толпы. Матросы с «Громоносца» с трудом потеснили греков и сопроводили князя Меньшикова к коляскам.

Когда длинная вереница колясок тронулась с места, толпа греков последовала за ними. Они что-то выкрикивали, и размахивали руками. Стоящие по обеим сторонам улицы, тоже, по всей видимости, греки, или другие христиане посыпали в след коляски князя Меньшикова крестные знамения.

На взволнованных лицах людей князь Меньшиков видел искреннюю неподдельную радость. И от того еще не спокойнее становилось на душе. Только теперь он вдруг отчетливо почувствовал, какой груз лег на его плечи.

«…Господи, – мысленно взмолился князь Меньшиков, – смилуйся надо мной и этими рабами божьими. Помоги мне в святом деле. Не ради корысти прошу… Ради их будущего, будущего их детей и внуков!..»

Тем временем возбужденная толпа, следующая за колясками, все увеличивалась и скоро заполонила всю узкую улицу, ведущую от гавани до дома русского посольства.

С не меньшим трудом князю Меньшикову удалось пройти из коляски к подъезду посольства. Со всех сторон к нему тянулись руки людей. Они, словно надеялись прикосновением к Меньшикову, послу русского царя, приобрести надежду на свое святое право быть православными.

Толпа возле посольства не расходилась даже после того, как за князем Меньшиковым закрылись массивные двери, окованные железом.

Граф Озеров только после этого с облегчением вздохнул.

– Наконец-то!.. – произнес он усталым голосом. – Я думал мое сердце выскочит из груди от волнения. Надо же… Столько народу собралось! Александр Сергеевич, пока будет приготовлен стол к обеду, позвольте, не теряя времени, обговорить наши дела на завтрашний день.

– Давайте, – согласился князь Меньшиков.

Волнение, которое и он испытал по дороге, улеглось и ему не терпелось знать, чем он займется по прибытию в первую очередь. Ибо, как он полагал, в посольстве заранее должны были позаботиться о его визитах и переговорах с необходимыми лицами турецкого правительства.

– Александр Сергеевич, дипломатический церемониал, установленный в Турции, – продолжил граф Озеров, – предписывает в таких случаях первый визит нанести министру иностранных дел…

– Фуад-Эфенди? – уточнил князь Меньшиков.

– Да, Александр Сергеевич…

– Не могу! – решительно заявил князь Меньшиков. – Не могу! – повторил он почти по слогам. – Фуад-Эфенди не порядочный дипломат и двуличный человек! Как я буду с ним вести переговоры?

От такой реакции князя Меньшикова граф Озеров даже растерялся. Наконец, кое-как справившись со своей растерянностью, произнес:

– Александр Сергеевич, но так положено!..

Князь Меньшиков встал из кресла и заходил по кабинету.

– Нет, нет и нет! – решительно сказал он. – Я послан в Константинополь государем не для пустого времяпрепровождения! Встречаться с Фуад-Эфенди – это значит напрасно тратить время!..

Граф Озеров, который тоже встал из кресла, снова почти отрешенно опустился в него.

– Александр Сергеевич… Ваша светлость… Может возникнуть непонимание в турецких кругах, да и среди других иностранных посланников… И это с первого дня вашего пребывания в Константинополе… – попытался переубедить князя Меньшикова граф Озеров.

– Ни у кого и никакого непонимания не появится, кроме убеждения в моей решительности выполнить волю государя-императора России! – жестко заявил князь Меньшиков.