Евгений Федоров - Ермак. Том II

– Свят, свят! – истово закрестился Савва. – Что за блудодей! Что за богохульник! Сейчас пост сплошной, а заговорил о скоромном. Эхх! – У Саввы в глазах блеснули шальные искорки.

– Ни крестом, ни перстом прельстительных мыслей не прогонишь, поп! Ох, милые! – вздохнул Иван Кольцо и взглянул на атамана. Крепкий, жилистый, тот держался спокойно.

– На лед казакам выбегать – бороться, играть, гонять кубари! – властно сказал Ермак.

Утром он обошел избы, землянки и выгнал всех на Серебрянку, а сам с высокого берега следил за игрищем. Трое казаков с ременными бичами бегали по льду и хлестко стегали кубари [2] Кубарь – волчок. , отчего они бешено вертелись. Охваченные азартом, сбившиеся в большой круг, казаки подзадоривали игроков:

– Ихх, хлеще бей, провора! Ишь, загудел!..

Лед звенел под быстро вращающимся кубарем. Казаки неутомимо бегали по реке. Тот, чей кубарь валился набок, под улюлюканье и гогот ватаги выходил из игры.

Ермак не утерпел и бросился в круг. Он перехватил у побежденного бич, подкинул кубарь; едва тот коснулся льда, оглушительно щелкнул ремнем и стал азартно его стегать. Кубарь с визгом завертелся, стремительно наскакивал на соседние кубари, сбивал их и, весело повизгивая, бегал по льду.

Громоздкий и тяжелый с виду, атаман вдруг оказался легким и проворным в игре. Он прыгал и вертелся бесом, весь устремлялся вперед, и от посылаемой его бичом страшной силы кубарь выл и шел напролом.

– Ай да батька! Сам кубарь ладный! – любовались атаманом казаки.

Лицо у Ермака горело, ослепительно сверкали белые широкие зубы, каждый мускул играл в его теле. Одетый в короткий тогилей, он носился по ледяному простору, подзадориваемый дружными криками казаков. При каждом ловком ударе они ревели сильнее, оглушая побежденных.

Ермак по-молодому озорно вскинул голову, пощелкал по-цыгански бичом и в последний раз запустил свой кубарь…

Тут к нему сбежались все казаки, все друзья-товарищи по рыцарству, и, схватив его, высоко на руках понесли на яр, в Кокуй-городок. В обвеянных морозным ветром крепких телах горячая кровь все еще не могла угомониться, и сила искала выхода. Выбежали вперед плясуны, и пошла веселая потеха. Заиграли рожечники, дудочники, зачастил барабан, а песенники подхватили:

Ой, жги-жги, говори…

Надвинулись сумерки. Луна выкатилась из-за тайги и зеленоватым оком глянула на казацкое игрище, на заснеженные избы и заплоты Кокуй-городка. Вскоре в замерзших оконцах, затянутых пузырями, замелькали огоньки, и над казацким становищем приятно запахло дымком.

– Эх, браты, радостна на товаристве жизнь, – разминая плечи, сказал Ермак. – Не унывай – завтра на охоту, на рыбные тони двинемся. Всласть наработаемся, всласть и потешимся!..

Хантазей водил казаков на охоту. Знал он сибирские чащобы, как родное стойбище. По следу шел спокойно и находил, где таится зверь. Били казаки сохатого, лис, соболя и зайцев. Ходили на медведя – поднимали из берлоги и укладывали лесного хозяина рогатиной да острым ножом.

В один из искристых морозных дней вогулич примчал на лыжах веселый и закричал:

– Батырь, холосо, сибко холосо. В лесу есть пауль [3] Пауль – вогульское селение. – один, два, три. Можно рыбы взять, олешек. Жить будем!

Иванко Кольцо с пятью казаками на лыжах отправились к вогуличам. Хантазей шел впереди и по старой привычке разглядывал следы зверей:

– Тут лис пробежал, а это бурундук… Вот соболь… Ах, ах, бежать за ним, да в пауль идти надо!

У дымных чумов яростно залаяли псы. Хантазей весело прищурил глаза, успокоил:

– Холосо, сибко холосо. Хозяева из чума выходить будут, радоваться гостям. Ой, холосо!

На белой оснеженной поляне резко выделялись пять черных чумов, освещенных загадочным светом северного сияния. Из них выбежали проворные люди в малицах и отогнали собак. Хантазей заговорил с хозяевами, показывая на казаков, и повторял:

– Рус, Рус…

– Русс… Русс! – повторяли вогулы, радуясь приходу гостей, радушно зазывая их в чумы. Скуластые плосконосые женки, украшенные лентами и бляшками, стыдливо опускали глаза. Иванко Кольцо ухватил одну косоглазую за подбородок и засмеялся:

– У, милая, до чего ж хороша!

Казак Колесо, великого роста и простодушный, отозвался:

– Что поделаешь, на чужой сторонушке и старушка – божий дар.

Глаза казаков были ясными, шутки искренними, ласковыми. Вогулы чутьем угадывали, что пришли друзья. Казаки забрались в первый чум. Нючи [4] Нючи – полости из оленьих шкур, которыми покрывается остов чума. насквозь прокопчены дымом, который вьется вверх и ест глаза. Кругом нары, покрытые оленьими шкурами. Хантазей присел у камелька, разжег свою коротенькую трубочку и глубоко затянулся.

– Ой, сибко холосо!

На лице вогулича – довольство; он стал раскачиваться и распевать веселое:

Казак Колесо хлопнул Хантазея по плечу:

– Вижу, жаден ты на чужое!

Вогулич подмигнул; глаза его смеялись. Он ответил казаку песней:

– Ишь ты, ловок черт! Вывернулся! – добродушно засмеялся Колесо, а Хантазей весь сиял и продолжал распевать:

Полог приподнялся, и в чум вошла краснощекая, в нарядной кухлянке, черноглазая молодка.

– Хантазей! – радостно вскричала она, увидев певца.

– Алга! – вскочил вогул. – Ты на песню присла! – Он быстро вынул из меховых штанов ожерелье из волчьих зубов и подал ей.

Тут и Иванко Кольцо завертелся:

– Гляди, что деется. Без бабы и он затосковал! – Весело улыбаясь, он спросил молодку: – Что, хорош Хантазей?

Она закивала головой и ответила:

– На всю реку и тайгу один такой охотник. Он знает всякого зверя, птицу и человека. Хантазей! – Она обласкала его взглядом. – А это кто, русские?

– Русские, мои друзья, – с важностью ответил он…

Вогулы уселись в круг, не скрываясь, с любопытством разглядывали казаков. Иванко Кольцо сидел, по-татарски сложив ноги, лихо взбил чуб.

Вогулки подали осетра, испеченного в золе, и нарезанное ломтями оленье мясо. Оно было сырое, мороженое, обсыпанное искорками инея. Казакам понравилось. Они ели, хвалили хозяев и все их потомство. Колесо насыщался осетром, макал ломти в жир и нахваливал рыбака, поймавшего такую вкусную рыбу.