Евгений Федоров - Ермак. Том II

Вогулы светлели от похвал, были довольны гостями.

Алга, крепкая, веселая, услужала всем, но Хантазею подкладывала лучшие куски. У вогула раздувались ноздри от вкусных запахов. Прищурив от наслаждения глаза, он вздыхал:

– Холосо… Совсем мало-мало наелся. Ух! – Он рукавом утер толстые жирные губы и отвернулся от корытца с олениной. Но тут Алга принесла на блюде, сделанном из бересты, отваренные медвежьи кишки, набитые морошкой. Глаза Хантазея снова вспыхнули; он расстегнул кушак, приналег и на это угощение.

– Алга, Алга! – хватал он за кухлянку молодку. – Я тебе сейчас спою. Дай мне шангур!

Она подала ему музыкальный инструмент. Он ударил по струнам и запел:

Казаки наелись, от сытости слипались глаза, а вогулы протягивали им чаши с горячей дымящейся кровью оленя. Морщась пили, а хозяева радовались:

– Холосо, ой, как холосо…

Иванко Кольцо поближе подсел к вогулам и выпытывал пути на Искер.

– Сюда ходи долго-долго, будет тундра. Пурга там, олешки ходят. Нет там Кучума, – попыхивая дымком из трубки, неторопливо рассказывал старик-охотник. – От Кокуй на Баранчу ходи, там плыви. И плыви, все плыви, в самый Искер плыви. Хан лют, олешек ему давай, соболь давай, лис давай, все давай…

Он присел на корточки, выбил золу из трубки, насыпал свежий табак и потянулся за угольком. Пламя в чувале озарило морщины на его лице и добрые детские глаза.

– Тундра ходи, когда в тайга гнус гудит, – продолжал он. – Холосо, много места. Только князь едет, берет олешек, соболь берет, лис берет… И хан плохо, и князь плохо…

Кольцо почесал затылок, подумал: «Верно, все берут от вогуличей и остяков, худо им. А казакам мясо, рыба потребны, до весны продержаться. Как быть?»

Старик взял Иванку за руку:

– Русский добрый человек, оборони от хана… Есть надо казаку, Алга и сыны сети ставят, вези вам рыба. Олешек дам. Помогать будем…

В умных глазах вогула ласка, добродушие, предупредительность. Кольцо схватил хозяина за плечи:

– Ну, брат, спасибо. Вот как рады дружбе!..

На стойбище пала ночь. Вспыхнуло и замерцало сияние. Пестрым пологом оно охватило полнеба, колебалось, и одни цвета неуловимо переходили в другие.

Вогул-старик сказал Иванке Кольцо:

– Завтра будет хорошо. Я беру тынзян [5] Тынзян – тонкий плетеный ремень для ловли оленей, лассо. и ловлю олешек. Дам русским мясо, олешек. Вези!..

На ранней заре Хантазей разбудил казаков. Нарты были нагружены, олени впряжены. Подошел старик:

– Мой Ептома везет гостей. Садись, надо ехать…

Казаки уселись на нарты, Ептома взмахнул хореем и звонко крикнул:

– Эй-лай! – И олешки помчались по твердому насту.

Хантазей ехал верхом и что-то протяжно пел. Свежий ветер относил его голос в сторону. На пригорке стояла, как пенек, Алга, – стояла долго, неподвижно, и снежок порошил на нее, падал на лицо, на мохнатые ресницы, на крепкие губы. Она словно не замечала этого, прислушивалась к тому, что творилось у нее на сердце.

Жить стало сытнее, веселее. Казаки ходили в гости к вогуличам.

Часто в Кокуй-городок наезжал аргиш [6] Аргиш – олений обоз, состоящий из нарт. с рыбой, олениной, брусникой. Ермак угощал вогулов, расспрашивал про места, а в городке в эту пору стучали топоры: плотники ладили сани, чтобы по апрельскому снегу пройти с грузом волок.

Ночи стояли длинные, темные – волчьи ночи. Савва потешал казаков сказками. И когда в черном небе вдруг вспыхивали сполохи, казаки выбегали на полянку и все дивились таинственному сиянию. Дивился и Ермак:

– Что за край, что за диковины! Э-гей, Савва, сказывай про него!

В тесной рубленой избе, при жарком свете лучины, казаки слушали рассказ попа о неведомой стране.

– На полунощи лежит дивная страна, Лукоморье, – многозначительно, глуховатым басом говорил Савва. – Оттуда и струится сей причудливый свет, озаряющий черное небо в глухую зимнюю ночь. Ходит в народе преданье – много там незнаемого и непонятного. Велико богатство той страны, много, сказывают, в ней дивных идолов, золотых баб и медных гусей. По реке Оби можно сплыть в сию страну, где стоят горы, заходящие в луку моря, а высотой до небес…

Строгановский писец Мулдышка, маленький, обросший волосами и прозванный за то Песьей Мордой, вдруг вскипел и закричал на всю избу:

– Не верьте, казаки! На погибель пошли, а ныне Лукоморьем манят атаманы. Нет наших сил!

Ермак вскочил со скамьи. От резкого движения она упала с грохотом. Мулдышка сразу смолк, втянул утиную голову в плечи, забормотал что-то невнятное.

– Казаки, так ли думаете, как сие гусиное перышко, слабодушный человечишка? – спросил атаман.

– Батько, да то голос щенячий! Заскулил кутенок! – с пренебрежением к Мулдышке заговорили казаки. – Ему на печке лежать да подле бабы ластиться!..

– Ну, коли так, спасибо, браты, – поклонился Ермак. – А ты, Песья Морда, вон отсюдова. Живо!

Мулдышка съежился и, пятясь, нырнул в дверь. Савва подумал недовольно: «Напрасно батько выгнал кривую душу, затаит зло!»

Казаки потребовали:

– Сказывай, поп, про Лукоморье!

Савва откашлялся и продолжал неторопливо:

– За полтыщи годов до нас ходили в дивный край русские люди. О том читывал я в новгородских сказаниях. Приходили сюда с Ильмень-озера купцы и торговали у народов лукоморских моржовые клыки, пышную рухлядь и серебро. И арабы, и персы, и франки, и норманны чистым золотом расплачивались с новгородскими гостями за драгоценный мех…

Как волшебную нить, тянул, ткал свое сказание Савва. В словах его – влекущих, обаятельных – в цветистом сиянии полночного неба вставала дивная страна.

– Но оберегают то Лукоморье дикие и опасные люди. Дюже злы они и бесстрашны. Преданье дошло: загнал их за Камень, к полуночному морю сам царь Александр Македонский. А жили они до того в чудных местах, где с неба никогда не сходит солнце. И загнал этих человеков – племени Иафета – царь Александр за Русь, в скалистые горы. И в горах с той поры слышен был говор. Сидели дикие человецы в недрах гор, в Камне, и боялись на свет показываться. Прорубили они оконца малые, и клич давали новгородцам, когда те приходили в Лукоморье, и протягивали руки, прося железа – ножей, топоров, секир, а в обмен клали в укромном месте рухлядь. А наменявши топоров и секир, выбрались они из гор и стали жить в полнощной стране.

– Чудеса, – насмешливо вымолвил Ермак. – Небыль одна.

– Эх, батька, хоть и не так, как Саввой сказано, а все же душа тешится! – со вздохом сказал Иван Гроза. – Человек без думки, что соловей без песни.

– Это верно, – охотно согласился Ермак. – Но тут где-то Хантазей. Он-то, может, и был в Лукоморье! Эй, милый! – позвал атаман вогулича.