Константин Петришин - Заговор жрецов

– Это кто ж такие? – с тревогой спросил один из них.

– Ты посмотри! С белым флажком… Не сдаваться ли поехали? – ответил другой и схватился за винтовку. – Я сейчас, мать вашу так, покажу вам, как сдаваться!

Его остановили.

– Не дури, Ерема! – сказал тот, что первым заметил всадников. – Это, наверное, парламентеры, – с трудом выговаривая последнее слово, пояснил он.

– А зачем им белый флаг? – не унимался солдат.

– Дурень!.. – ответили ему. – Чтобы японец в них не стрелял…

…В полдень Стессель и Смирнов вошли в кабинет начальника штаба крепости полковника Хвостова.

– Ну что нового?.. – спросил Стессель.

Полковник Хвостов посмотрел на генерала Смирнова, затем перевел взгляд на Стесселя.

– Вы что-то конкретно хотели спросить, Анатолий Михайлович?

Стессель устало махнул рукой. За последние сутки он заметно похудеет, лицо осунулось и стало бледно-серым.

– Так… Ничего…

Он сел на стул у окна. Смирнов продолжал стоять еще некоторое время у двери. Потом прошел к дивану и тоже сел.

– …Никакие преграды и укрытия от 18-пудовых бомб нас уже не спасут, – тихо, словно размышляя сам с собой, начал говорить Стессель. – Госпиталя и больницы расстреляны… Корабли расстреляны… Снаряды у нас на исходе. А тут еще, мне доложили, цинга пошла… Если наша храбрость, терпение и мужество не имеют границ, то всему остальному есть предел. А значит есть предел и сопротивлению…

– Анатолий Михайлович, – осторожно прервал Стесселя Хвостов, – люди не сетуют ни на что, насколько мне известно. Продовольствия тоже пока хватает…

Стессель обернулся и болезненным взглядом посмотрел на полковника Хвостова.

– Да… да… Вы правы… Они не жалуются и не будут жаловаться… На что жаловаться? Все форты мы потеряли. Последнюю третью позицию японцы взяли два дня тому назад… Китайская стена фактически у них. А это значит, что весь восточный фронт пал, – Стессель перевел взгляд на генерала Смирнова. – Если вы хотите воевать до последнего солдата, я не возражаю. Но тогда уже на вашей совести будут тысячи смертей и увечий тех, кто не заслужил этого.

Смирнов промолчал. Он был убежден, что крепость могла еще продержаться без помощи извне еще месяца два. А за это время ситуация в Маньчжурии могла измениться в лучшую сторону…

– Анатолий Михайлович, а каково мнение генерала Фока? – поинтересовался Хвостов.

– Если бы в свое время наш уважаемый генерал Фок не сдал Цзинь-Чжоуские позиции, может быть, сегодня не пришлось бы говорить о том, что мы боимся сказать друг другу вслух, – ответил Стессель, не скрывая своего раздражения.

– Но мы не вправе решить сами этот вопрос, – возразил Смирнов.

– Уже поздно советоваться, – Стессель встал и заходил по кабинету. – Генерал Ноги готов принять сдачу Порт-Артура на условиях беспрепятственного вывода из крепости наших войск… Я это говорю с полным прискорбием в душе, но и с полным убеждением, что до конца исполняю свой долг. – Он на какое-то время умолк. Затем продолжил, но уже более твердым голосом. – Крепость выполнила свою задачу. Мы оттянули на себя 100-тысячную армию генерала Ноги и дали возможность Куропаткину накопить достаточные силы для наступления. Если он этого не сделает – бог ему судья. Мы же сделали все, что могли, – и обратился к Хвостову: – Подготовьте к исходу дня приказ по войскам Квантунского укрепрайона о сдаче крепости Порт-Артур… А я подготовлю текст телеграммы на имя его императорского величества. Простите меня, господа, но я должен уйти…

Пока Стессель шел по длинному коридору штаба, ноги его все больше наливались свинцовой тяжестью. Он с великим трудом добрался до своего кабинета и свалился в кресло.

Странное ощущение охватило, вдруг, все его существо. Он всегда боялся за себя, за свою карьеру, болезненно переносил укоры со стороны наместника и Куропаткина. А теперь ему было все равно, словно в него вселился другой человек, который устал и бояться, и ненавидеть. Но в одном он был уверен, что на этот раз поступает по-христиански…

Прошло, наверное, не менее получаса. Стессель с трудом поднялся, подошел к столу и сел на свое место. Некоторое время сидел, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, потом взял лист бумаги, ручку и начал писать: «Его императорскому величеству. Суди нас, государь. Люди стали тенями, исполнив свой долг до конца…» и положил ручку на стол. Дальше у него не хватало сил, чтобы продолжать писать.

Встреча в Мукдене наместника Алексеева с генералом Куропаткиным состоялась 20 декабря. Хотя Николай II и призвал обе стороны к миру и согласованным действиям – отношения между Алексеевым и Главнокомандующим Маньчжурской армии по-прежнему оставались натянутыми.

Куропаткин не мог простить Алексееву его слова о том, что его, Куропаткина, следовало бы повесить. Алексеев, в свою очередь, считал, что во всех бедах, постигших Маньчжурскую армию, виноват только Куропаткин.

На день их встречи русско-японский фронт занимал причудливое положение: на востоке линия обороны войск Маньчжурской армии проходила по гористой местности. Центральный участок располагался под Шахэ, западное крыло фронта занимало плоскую равнину по реке Ляохэ и ее притоку Хунхэ.

Куропаткин с трудом добился встречи с наместником. Ему очень хотелось, глядя в глаза Алексееву, сказать, что если бы тот не вмешивался в дела Главнокомандующего армии, сражение на реке Шахэ в конце сентября было бы выиграно.

…Маньчжурская армия на то время имела в своем составе 200 тысяч человек, 760 орудий и 32 пулемета. Ей противостояла, по данным разведки, армия маршала Ойямы численностью в 170 тысяч человек при 550 орудиях.

Куропаткин и по сей день был уверен, что он принял правильное решение перейти в наступление, разделив свои войска на две группировки – восточную и западную.

На военном Совете было решено – главный удар нанести восточной группировкой войск в составе трех сибирских корпусов и одной казачьей дивизии.

Западная группировка под командованием генерала Дембовского в составе двух корпусов и одной казачьей дивизии должна была нанести вспомогательный удар и завершить дело.

Резерв, который Куропаткин подчинил себе, состоял из двух корпусов.

Куропаткин уже видел долгожданную победу. Он был уверен, что на этот раз маршал Ойяма не просто отступит, а обратится в бегство.

Около 3 часов по полудни 27 сентября на южном участке фронта между Большой Мандариновой дорогой и селением Тумынцзи неожиданно было обнаружено движение войск противника численностью около дивизии. Куропаткин приказал подпустить японцев поближе и огнем авангардов уничтожить противника. Так все и произошло. Артиллерия разметала японские колонны, а пулеметы довершили дело.