Наталья Султан-Гирей - Рубикон

Император послал за Авлом Гирсием, чтобы полководец, старейший летами, принес благодарственную жертву Марсу Мстителю.

Стоявший на часах у палатки своего командира старик Габиний передал, что Гирсий немного нездоров и, не желая рисковать своими старческими силами, просит разрешения отдохнуть.

— Тогда ты, старейший из легионеров, заколи ягненка, — распорядился Октавиан.

Лилось вино победы. Легионеры пировали на грудах добычи. В императорской палатке Агриппа, хохоча, представлял в лицах, как он гнался за Антонием. Октавиан смеялся тихонько и счастливо.

— А он испугался?

— Тунику придется ему застирать.

— Ты скажешь! Нет, правда?

— Антоний – ерунда. — Пицен сдвинул широкие брови. — Врагов мы победили, а как же быть с друзьями? Поблажки Дециму легионеры не простят.

— Да. — Октавиан притих. — Снова бой...

— Врагов наживать нам нельзя, но и мириться с убийцей нельзя.

— Зачем говоришь? — шепнул Октавиан. — Все сам знаю.

— Ладно, — Агриппа хлопнул его по плечу, — отгавкаемся.

— От... как ты сказал? — Император моргнул.

— Отбрешемся, раз ты не понимаешь латинской речи. — Агриппа принялся тормошить приятеля. — Со мной ничего не бойся.

Полог палатки приподнялся. На пороге стоял Габиний с землисто–серым искаженным лицом:

— Мой легат послал.

— Некогда, — крикнул Октавиан, — не дадут после боя вздохнуть!

— Он умирает. — Габиний застыл, вытянувшись в струнку.

— Умирает? — Бамбино спрыгнул с постели. — Мой Гирсий! Он даже не был ранен.

— Смертельно. В грудь. Только не велел никого тревожить. Не хотел омрачать торжества победы. Но он уже не доживет до утра.

Император, полуодетый, выбежал из палатки. Растрепанный, заплаканный, упал на колени перед ложем умирающего.

— Мой Гирсий!

— Маленький Юлий. — Старый воин положил на пушистую челку большую тяжелую руку. — Все оставляю тебе. Моим ветеранам год после моей смерти двойной оклад. Твой Агриппа хороший малый... Где чумазый?

— Я тут, Авл Гирсий.

— Антонию не верьте. — Умирающий хотел сесть, но, не найдя сил, подозвал обоих юношей. — Он начнет сейчас мириться. Не верьте, даже заключив союз с ним. — Гирсий закрыл глаза. — Скажу Цезарю: Маленький Юлий в хороших, надежных руках. — Он нащупал руку Агриппы. — Береги...

Лепид звонко всхрапывал. Он и в походе любил уют. Немолод. Стоя с тремя легионами на границе давно завоеванной Галлии Нарбонской, Эмилий Лепид и не считал себя на войне. Гарнизонная служба... Сладко почмокивая, он повернулся во сне. Сквозь дрему с неудовольствием уловил топот вооруженных людей.

— Не умеют, болваны, сменить караул без этого идиотского топота. — Лепид приоткрыл запухшие веки и... скатился с постели, в страхе упав на колени. Перед ним в броне, с обнаженным мечом стоял Марк Антоний. Тщетно Лепид молил, доказывал. Антоний продолжал, потрясая мечом, сыпать проклятия.

Наконец хозяин сообразил, что гнев гостя направлен не на него. Наоборот, консуляр просит приюта и защиты. Он разбит, но клянется отомстить их общим врагам — убийцам Дивного Юлия.

Антоний привел два легиона, но он одинок.

Жена и брат покинули его и в гневе удалились. Одна милая Клодия, это невинное дитя, последовала за ним.

Лепид рассмотрел пухленького оруженосца Антония.

— Ты не прогонишь нас? — Клодия умоляюще протянула аппетитные ручки.

Антоний, заметив, что гостеприимный хозяин все еще стоит перед ним на коленях, бросился поднимать своего будущего патрона.

Эмилий Лепид радушно предоставил в распоряжение изгнанника свой походный погреб. Гость охотно топил горе в вине.

— Твоя мать была моим злым гением, — твердил он заплаканной Клодии, — моим вампиром. Это она выпила мои мозги, иссушила меня всего, толкнула на преступление! А? Поднять меч на ребенка! На сына покойного благодетеля! Боги вступились за дитя, а мне сохранили жизнь, чтобы я одумался. Что ты скажешь об императоре?

— Он красивенький. — Клодия покраснела.

— О женщины! — Лепид вздохнул. — Ромул сразил Сабина, а дочь поверженного разделила с ним ложе. Ты очень хочешь быть его женой?

Клодия стала багровой.

— Вижу, вижу. — Лепид налил вина и ей. — Мы это устроим. Надо тебе, благородный Антоний, мириться с ним, иначе мы все погибнем и Рим с нами. Жаль, малыш не пьет, а то б я его уговорил.

В дрожащих струях Падуса отражались высокие стены Мутины. Октавиан на всем скаку осадил лошадку. Его свита в недоумении остановилась. Все мосты через Падуе были разрушены. Децим Брут опасался своего избавителя больше, чем противника. Октавиан, насмешливо прищурясь, обратился к своим легатам:

— Видно, нам не рады!

— Почему же? — Зоркий глаз Тита Статилия разглядел отчалившую навстречу гостям лодку.

Доплыв до середины реки, лодка остановилась. На носу стоял Децим Брут. Он окликнул императора по имени, просил о свидании и благодарил за избавление от осады. Октавиан отвернулся.

— Скажите ему: непристойно сыну убитого говорить с убийцей своего отца. Я не могу его видеть. — Он резко обернулся и хлыстиком указал на Децима. — Не для его спасения я воевал.

— Нам не нужна твоя благодарность, — крикнул Статилий.

Легионеры одобрительно зашумели, кричали, что не потерпят кощунства над памятью Дивного Юлия.

Не обращая внимания на град ругательств и оскорблений, Децим продолжал стоять на носу. Лодка подплыла ближе. Брут достал из–за пояса свиток и, развернув, громко прочел послание Сената и народа римского. Сенат и народ римский даровали благородному Дециму Бруту право на проконсульство в Галлии и верховную власть над всеми легионами Рима. Далее отцы отечества извещали Гая Октавия, что его полномочия истекли, и предлагали передать легионы новому вождю. Сенаторы выражали недовольство половинчатостью победы... Гай Октавий слишком молод, у него не хватает решимости, когда дело идет о благе Республики.

— Ты не сумел довести дело до конца, — крикнул Децим. — Я завершу поход против мятежников до полного успеха.

Октавиан сердито и растерянно взглянул на Брута. Он не решался объявить себя ослушником воли народной. Державшийся до сих пор в тени Агриппа подъехал к самой воде.

— Император, повинуясь воле народа и Сената, уступает тебе власть над легионами Рима, но ветераны Цезаря растерзают его убийцу.

Агриппа въехал в реку, за ним двинулись солдаты. Лодка быстро повернула к Мутине.

К вечеру Децим прислал письмо. Он униженно молил Бамбино Дивино сохранить ему жизнь. Его легионы уже присягнули на верность сыну Цезаря. Агриппа начертал на письме: "Живи в Мутине, если граждане Мутины потерпят тебя" — и велел свой ответ немедля отослать подлецу.

В ту же ночь Децим Брут бежал за Альпы. Агриппа призвал Сильвия: "Разыщи и уничтожь!"