А. Сахаров (редактор) - Александр I

– Я, ваше сиятельство, намерен заняться торговым делом.

– Ты? – удивился князь.

– Так точно-с, магазинчик подыскал на Никольской, хочу торговать-с.

– Но ведь на это, мой милый, нужны деньги.

– Один богатый купец хочет отпустить мне товару-с в кредит, – как-то запинаясь, ответил Цыганов.

– Деньги, пожалуй, я могу тебе дать.

– Покорнейше благодарю, ваше сиятельство, я и то вами облагодетельствован.

– Ты, братец, не стесняйся, бери.

Князь Гарин ссудил Николаю порядочную сумму на торговое предприятие, но отставному прапорщику нужны были деньги вовсе не для этого. В его душе таилась другая цель.

Николай до заставы провожал князя Гарина и его семейство. Сам князь и Лидия Михайловна с ним радушно простились. Княжна холодно, но вежливо на прощание протянула ему свою хорошенькую ручку.

Она не могла простить Цыганову его поступок с бедной Глашей.

– Ты смотри же, братец, на Пасху не успеешь к нам приехать, приезжай на свадьбу, – ведь на Красную горку у нас будет свадьба. Непременно приезжай! – прощаясь с Цыгановым, сказал Владимир Иванович.

– Если позволите, ваше сиятельство.

– Прошу, приезжай.

– За счастие почту, ваше сиятельство!

– Приезжай, братец, приезжай. Рады будем. Софи, что же ты не приглашаешь к себе на свадьбу? – с лёгким упрёком обратился князь к дочери.

– Приезжайте, – как-то нехотя промолвила княжна.

Этот зов тяжело отозвался на молодом человеке; он побледнел и от сильного волнения закусил себе губы.

Это не ускользнуло от проницательного взгляда княжны; она быстро спросила у Николая:

– Что с вами?

– Извините, раненое плечо часто даёт себя знать, ужасная боль, – немного растерявшись, ответил молодой человек.

– А ты, братец, берегись, весною в Москве плохое житьё, как раз простудишься. То ли дело у нас в Каменках! Скорее приезжай к нам.

– Несказанно благодарен вашему сиятельству.

Прозоров, жених Софьи, не провожал Гариных: его не было в Москве; Леонид Николаевич получил командировку в Тверь недели на две.

По той самой дороге, по которой ехал князь Гарин со своим семейством в свою усадьбу Каменки, по прошествии пяти дней ехала пара сытых лошадей, запряжённая в простой телеге с верхом, сделанным из клеёнки; в телеге сидел Николай Цыганов с какими-то двумя оборванцами подозрительного вида.

Один из оборванцев, с красным, отёкшим от перепоя лицом, с рыжей всклоченной бородой, с зверским взглядом, сидел рядом с Николаем; другой оборванец на козлах правил лошадьми; по смуглому цвету лица и по волосам, чёрным как смоль, он походил на цыгана; рыжего звали Петрухой, а чёрного – Кузьмой.

Николай был задумчив и мало говорил в дороге со своими спутниками.

Наконец рыжему Петрухе надоело ехать молча, и он обратился к молодому человеку:

– Ваше благородие, а ваше благородие!

– Ну, что тебе? – откликнулся недружелюбно Николай.

– Да скоро ли мы приедем?

– А ты, верно, соскучился ехать?

– Знамо, соскучился. И дорога, будь она проклята!

– Чем тебе, Петруха, не нравится?

– Да как же, ваше благородие, кабаков мало по дороге.

– А тебе бы, пьяница, всё вино лопать! – огрызнулся на рыжего Цыганов.

– В дороге, ваше благородие, вино услада. Потому скучища, а вино веселье сердцу придаёт. Напьёшься, ну и долгий путь покажется коротким.

– Ну, на кабаки, рыжая образина, ты не рассчитывай.

– А почему так?

– Потому пьянствовать тебе не дам.

– Ты-то, ваше благородие, мне пьянствовать не дашь? – нахально спросил Петруха у Цыганова.

– Хоть бы я!

– Ну, барин, это ты оставь, на тебя я не посмотрю.

– Силою заставлю! – крикнул на рыжего молодой человек.

– Ну, барин, не ври, я сильнее тебя!

– А вот этого гостинца хочешь? – Николай быстро вынул из дорожной сумки небольшой двуствольный пистолет.

– Ох, барин, не пугай – этой штуки я боюсь! – присмирев, покорным голосом проговорил Петруха.

– Ну, то-то же! Смотри! До тех пор, пока мы не кончим дело, пьянствовать ни ты, ни Кузьма не будете! Сделаете мне дело, за которым я вас везу в княжескую усадьбу, тогда опейтесь, мне всё равно!

– Зачем опиваться! Мы только вдосталь винца на радостях отведаем, а опиваться зачем?

– Там уж вы как хотите, а до тех пор ни-ни!

– Да уж ладно, мол.

– Ты молчи, Петруха, потерпи. Недолго осталось – скоро приедем. Обделаем барину дельце – тогда и гулять станем, – вставил своё слово дотоле не принимавший участия в разговоре черномазый Кузьма.

Не доезжая несколько десятков вёрст до княжеской усадьбы Каменки, Николай Цыганов остановился на ночлег на постоялом дворе; он не хотел ночевать в избе – там было душно и жарко, а лёг спать в телеге. Рыжий Петруха и черномазый Кузьма расположились на сеновале.

Ночь была апрельская, светлая. Голубое, безоблачное небо усеяно было миллионами звёзд. На дворе светло, как днём. Не спалось что-то Николаю; ему наскучило лежать в телеге – он встал и пошёл к сеновалу; ему захотелось узнать, спят ли Петруха и Кузьма.

Кругом было тихо. Вот он у сеновала. Николай ясно слышит разговор двух оборванцев.

– Право бы, его ухлопать. Давай, Кузьма, чего зевать? – тихо говорит Петруха.

– А почём знаешь, есть ли у него деньги?

– Вона! Разве в дорогу едут без денег? Это не мы с тобой, – чай, сам знаешь, по сто целковых нам обещал, если устроим дела. Стало быть, деньги с ним.

Цыганов стал слушать внимательнее; он понял, что дело касается его.

– А как его ухлопаешь? А пистолет забыл? – возразил Петрухе черномазый Кузьма.

– Эх, Кузька, какой ты дурень, право! Чай, он спит. С дороги-то его пушкой не разбудишь.

– Гляди, Петруха, боязно!

– Ишь, чёрт! Ровно девка красная! Или отвык? – смеётся рыжебородый.

– От тебя, Петруха, не отстану.

– Вот и давно бы так! Чай, деньги-то станем поровну делить. Ну, думать нечего, пойдём прихлопнем его, оберём, коней отвяжем да верхом опять в Москву.

– А ну поймают!

– Вона! Ведь мы не пешком, не скоро изловишь, – лови ветра в поле!

Петруха заворочался, приготовляясь встать с сена. Но каково было их удивление и испуг, когда около них, как «по щучьему веленью», очутился Николай с двуствольным пистолетом в руках; лицо его было искажено гневом и злобою.

– Ни с места, дьявол, не то уложу! – крикнул он не своим голосом, прицеливаясь в Петруху.

– Помилуй, барин, за что ты убить нас хочешь? – испуганно отозвался рыжебородый.

– За то, разбойник, что убить меня собирался!

– Так ты слышал? Что же, мы только собирались.

– И убили бы, если бы я не услыхал ваш разговор!

– Это, барин, всё он, Петруха, – он меня уговаривал, – откровенно сознался черномазый Кузька.

– Убить я не убью, а созову сейчас народ, прикажу вас в цепи заковать и в город представить.