Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Прошу вас, – сказал Михаил Борисович, – не стесняйтесь, месье Лезюр!..

– Нет, нет, я уже сыт, – пробормотал тот, вытирая пальцы салфеткой.

– Мы прекрасно можем подождать еще пять минут!

– О, месье!.. Вы смеетесь!..

Когда Михаил Борисович подтрунивал над кем-то, он ощущал, как внутри у него образуется нечто вроде пузыря, который увеличивался в объеме, отливая всеми цветами радуги, перед тем как пролиться благотворным дождем. Получив удовольствие, Михаил Борисович бросил взгляд на Софи. На ее лице застыло выражение сдержанного гнева, которое восхитительно шло к ней. «Ей не нравится, что я насмехаюсь над ее соотечественником, – подумал Михаил Борисович. – Мне следует следить за тем, чтобы не перегнуть палку! Смеяться, но чуть-чуть, просто так, для развлечения!..»

– Пирог великолепен, – сказала Софи. – Я охотно возьму себе еще кусочек, отец, с вашего разрешения.

Всякий раз, когда она называла его «отец», Михаил Борисович умилялся.

– Берите же, Софи, – ответил он, снова усаживаясь с торжествующей медлительностью.

Затем закричал:

– Эй, болван, ты что, не понял? Барыня желает еще кусок пирога!

Ливрейный лакей в слишком широкой одежде подскочил. Девушки засновали туда-сюда. И огромный кусок пирога, украшенного клубникой, залитого медом и кремом, скользнул на тарелку Софи. Ей пришлось постараться, чтобы доесть его до конца, а в это время месье Лезюр заглотнул свою порцию, четырежды зацепив пирог вилкой.

– Определенно, – произнес Михаил Борисович, – в наши дни только французы умеют ценить русскую кухню.

И снова обратил взгляд на Софи, проверяя, не рассердило ли ее по крайней мере это замечание. Так или иначе, но ему показалось, что Софи сдерживала смех. Он так порадовался этому, что наполнил свою рюмку вишневой наливкой и залпом осушил ее.

– А теперь, дети мои, – сказал он, – я пойду посплю.

У него был обычай отдыхать час или два после обеда. Проходя мимо месье Лезюра, Николая, Марии и Софи, стоявших рядом у стены, он каждого одарил улыбкой; затем поднялся в свою спальню, разулся и улегся на диван черной кожи. Старая няня Василиса пришла к нему и села на табурет. Она ждала приказаний.

– Ну! Давай, – бросил он.

Она начала чесать ему ступни, и ее проворные пальцы скользили над пяткой, поглаживали лодыжку, плясали вокруг пальцев ног, возвращались к изгибу подошвы, где кожа необыкновенно чувствительна. Эта щекочущая ласка подготавливала Михаила Борисовича к дремоте лучше, чем все настойки из целебных трав. Многие помещики в округе держали своих чесальщиц ног, для себя и их жен. Конечно, Михаил Борисович мог доверить такую работу молодой и расторопной крестьянке, но Василиса исполняла эту обязанность так давно, что у него и в мыслях не было отстранить ее ради другой. «Я слишком добр!» – подумал он, расслабляясь и рассматривая две костлявые с набухшими венами руки, копошившиеся у его нижних конечностей.

– Так хорошо, барин? – пробормотала Василиса.

– Да, – вздохнул он. – Чуть повыше… правее… Вот здесь… Продолжай.

Он уже парил в облаках. Когда его храп стал размеренным, Василиса поцеловала барину руку и вышла из комнаты, отчего заскрипел пол под ее босыми ногами.

Сидя в беседке, Николай читал первый том сочинения «О духе законов» и делал пометки. Пришла Софи и предложила отправиться с нею и Марией в деревню Шатково. Оживленный вид супруги порадовал его. Сельская местность оказывала на нее благотворное действие. Мало-помалу Софи пробуждалась от траура и смотрела на мир с удивлением и чуть ли не с благодарностью. Она открыла для себя мужиков и горела желанием лучше узнать их получше, чтобы облегчить страдания. Каждый раз, когда Николай сопровождал ее в поездках по имению, он неизменно замечал, что ее возмущал уклад жизни, к которому он сам слишком привык, чтобы ощущать его несправедливость. И как она ни настаивала, он с улыбкой отказался ехать с нею в Шатково.

– Я не понимаю тебя, – возмутилась она. – Ты утверждаешь, что желаешь счастья народу, и предпочитаешь оставаться со своими книгами вместо того, чтобы поехать и встретиться с крестьянами!

– Да знаю я их, твоих крестьян, – ответил он. – И мне не нужно навещать их, чтобы понять, чего им не хватает. К тому же, будучи их хозяином, я окажусь в ложном положении, если начну жалеть их. Ты родилась не в России, приехала с чужбины, тебе неизвестны наши традиции, поэтому ты спокойно можешь критиковать, помогать…

– Не хочешь ли ты сказать, что я к мужикам ближе, чем ты?

– Ты не ближе к ним, но можешь сделать больше для них! Тебе это кажется парадоксальным?

– Немного, признаю́сь в этом.

Она надела свою соломенную шляпку и закрепила ее шпилькой. Упрямство Николая раздражало Софи. Внезапно преисполнившись мстительного чувства, она заподозрила его в том, что он любит простых людей отвлеченной любовью. Николай желал отмены крепостного права, но был равнодушен к крепостным. Рассуждая о свободе и равенстве, как и большинство его приятелей, он испытывал отвращение, заходя в избу. По существу, бедность была неприятна ему. Он предпочитал читать то, что о ней говорили другие. Софи наклонилась над томом, который размечал Николай, и заметила фразы, подчеркнутые карандашом.

– «Политическая свобода заключается не в том, чтобы делать то, что хочешь… Конституция может быть такой, что никому не придется делать вещи, не предусмотренные Законом, и незачем будет совершать поступки, которые Закон позволяет…»

– Это невероятно по трезвости взгляда и остроте ума! – сказал он. – Ты не находишь?

– О да, Николай!

– Когда я читаю подобные строки, в моей голове все проясняется. Создается впечатление, что с помощью разума можно решить проблему человечества, проблему счастья, действовать наверняка!..

Софи оценила дистанцию, разделяющую Монтескье и русских мужиков.

– Ну что же! Я оставляю тебя с твоими книгами, – сказала она. – Но я сомневаюсь, что, изучая философов, ты станешь полезным своей стране.

– А ты, – весело возразил он, – ты думаешь, что, раздав несколько одеял мужикам, ты изменишь судьбу России?

Она взглянула на него. Его вытянувшееся лицо, глаза, поблескивающие золотым и зеленым цветом, обладали даром волновать ее тогда, когда она меньше всего ожидала этого. Поразившись силе своей любви, Софи едва расслышала голос своей золовки, которая звала ее:

– Коляска готова! Поторопитесь!

– Приятной прогулки! – напутствовал Николай.

Софи оторвалась от созерцания супруга и пошла садиться рядом с Марией в коляску. Огромного роста возница вскарабкался на свое место и спросил:

– Куда прикажете ехать, барыня?

– В Шатково, – ответила Софи.