Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки

– Ах, все это так ужасно! Но тут уж ничего не поделаешь!

– Как это – ничего не поделаешь? – снова вспылил Вася. – Должно существовать верное средство отыскать правду! Если бы я был там, на месте…

– Но вот я-то именно там, на месте, – возразила Софи, – однако ничего не могу узнать: мужики не доверяют тем, кто желает им добра. Оказалось невозможно выяснить, что они думают: уж слишком эти люди боятся, что молодой барин жестоко отомстит! Сергей скор на руку и отнюдь не милосерден!

– Наберитесь терпения, – посоветовал Волков, – языки рано или поздно развяжутся! Но вам ведь и самой наверняка кажется недопустимым то, что этих бедолаг, ничего плохого не сделавших, даже не слушая их возражений, заковали в цепи и отправили в Сибирь?

Фраза так точно выражала смятение, охватившее Софи, что ей показалось, будто она сама произнесла эти слова. Изо всех преступлений, на какие способно общество, намеренно допущенная юридическая ошибка казалась ей наиболее омерзительной. «Я не смогу ни жить, ни дышать свободно, – думала Софи, – пока в моем сознании будет оставаться сомнение в виновности крепостных. Но что делать? Кого расспрашивать? И как потом добиться пересмотра судебного решения?» Ее удручало сознание собственного бессилия. Внезапно она поняла, что и десяти минут больше не высидит за столом: ей необходимо вернуться в Каштановку, увидеть Сережу, всмотреться в его лицо, проникнуть в тайну его чувств.

Когда гостья объявила, что ей пора уезжать, Дарья Филипповна искренне огорчилась:

– Как, уже? А я-то собиралась показать вам наш парк, реку, мельницу…

– Не настаивайте, матушка, у госпожи Озарёвой сейчас, несомненно, нет ни малейшего желания прогуливаться по окрестностям! – сказал Вася.

– Признаюсь, нет… – пробормотала Софи. – Я все еще под впечатлением того, что вы рассказали.

Сосед наклонился к ней:

– Если узнаете что-то новое, прошу вас, дайте и мне знать.

Дарья Филипповна улыбнулась довольной материнской улыбкой: наконец-то ее сын хоть чем-то заинтересовался, хоть к кому-то проявил дружеские чувства!

– Прекрасно! – воскликнула она. – Дорогая моя, приезжайте поскорее снова!

– Да, да! – подхватил Вася. – Непременно приезжайте!

Его большие черные глаза наполнились слезами, и он стал похож на чувствительную старушку. Софи поднялась. Ее попытались хоть ненадолго задержать. На это она согласилась. Ей пришлось отправиться вместе с Дарьей Филипповной в гостиную, полюбоваться дагерротипами всех трех дочек и их мужей, изучить рисунок довольно грубого кружева, которое плели мастерицы одной из деревень, принадлежавших Волковым. Наконец, мать и сын с сожалением проводили гостью до коляски. После недавней яростной вспышки Вася снова впал в тупое безразличие. Можно было подумать, будто он позабыл даже и о самой причине, вызвавшей его столь громкое негодование. Он шел, сгорбившись, опустив под мятой курткой плечи, по-стариковски шаркая ногами. Дарья Филипповна дважды тянулась поправить сыну воротник, но тот отталкивал ее руку.

– Оставьте… Не трогайте меня!

Обратный путь показался Софи бесконечным. Поднявшись к себе в комнату, она снова стала томиться нетерпением. Незадолго до ужина, не выдержав, спустилась в кабинет, где Сережа ждал ее, чтобы идти к столу. Взглянув на племянника, Софи испытала настоящее потрясение. Нет, не может быть у убийцы настолько спокойного лица! Невозможно представить себе этого мальчика – с такими непринужденными повадками, с такими приятными чертами лица… невозможно представить его стискивающим шею отца, изо всех сил, долго – пока тот не задохнется… Ерунда! Вася помешанный, а его мать попросту дура! Зачем только она стала их слушать?

– Ну, тетушка, как вы погостили у Дарьи Филипповны? – спросил он. – Приятные ли были разговоры?

– Очень приятные, – сказала Софи, сама не понимая, что говорит.

– Тогда что же вы так рано вернулись?

– Немного устала, хотелось отдохнуть…

– Может быть, вы предпочитаете поужинать у себя в комнате?

– Нет-нет, зачем же…

Слуга распахнул двойную дверь. Стал виден накрытый стол – слишком большой, слишком ярко освещенный свечами в серебряных канделябрах. Эта привычная глазу картина окончательно успокоила Софи.

– Не спрашивайте меня об этом, барыня, голубушка! – вздохнул Антип. – Если отвечу, крыша рухнет мне прямо на голову!

Он опасливо покосился на потолок своей избы и перекрестил себе грудь.

Софи, тем не менее, повторила свой вопрос:

– Если не мужики убили Владимира Карповича, тогда кто же это сделал?

– Да не знаю я!

– Хочешь, сама тебе скажу?

– Нет! Нет! – забормотал старик, округлив испуганные глаза.

– Это сделал его сын.

Антип упал на колени.

– Пресвятая Богородица! Да разве можно, греха на душу не взяв, произнести перед иконами такие слова?

– Хватит дурака валять, Антип! Мне необходимо знать правду! Он, Сережа, Сергей Владимирович, правда ведь?

– Да, – прошептал Антип и стал озираться кругом, словно хотел проверить, не слышал ли его кто-нибудь еще, кроме Софи.

Дверь и окно были наглухо закрыты, в комнате царил пахучий полумрак. Посреди стола лежал ломоть черного хлеба, рядом, на обрывке газеты, – горстка соли.

– Как ты можешь быть в этом уверен? – спросила она.

– А я, барыня, голубушка, в этом не совсем и уверен!

– Но почти?

– Да!

– Почему же?

Он встал, кряхтя, и затряс своей большой лохматой головой с морщинистым лицом так, что едва не сорвал ее с плеч.

– Когда ты уже стар и тебе весь день нечего делать, сидишь и думаешь, больше ничего не остается, – заговорил он. – Пятнадцатого мая, на рассвете, три мужика вроде бы убили Владимира Карповича в купальне. Но зачем они отправились в купальню?

– Им было приказано починить пол, – сказала Софи.

– А кто им приказал починить пол?

– Не знаю… Должно быть, сам Владимир Карпович…

– Да нет, барыня! Его сын! Сергей Владимирович пришел в деревню пешком, четырнадцатого мая, поздно вечером. Он выглядел странно: одежда в пыли, на щеке царапина. Молодой барин велел Осипу-рыжему и Федьке с Макаром завтра с утра всенепременно прийти с инструментами на берег реки, чтобы починить пол в купальне. Обычно в таких случаях с нашими ребятами идет погонщик, чтобы присматривать за тем, как они работают, – таковы правила, и Сергей Владимирович требует строго их соблюдать, поскольку сам их и придумал. Ну, так вот! В тот вечер, четырнадцатого мая, он пришел в деревню и сказал мужикам: «Завтра погонщика не будет! Идите туда одни! Так будет проще!..»

– И что тут удивительного?

– Э-э, барыня! Да если бы они пошли туда с погонщиком, тот не мог бы потом поклясться на Евангелии, будто видел, как они душили своего господина. Так нет же! Они, как было велено, так и отправились туда совсем одни: просто желторотые птенчики, такие простодушные и доверчивые!.. И наткнулись на мертвое тело. Сами чуть не до смерти перепугавшись, мужики бросились к молодому барину, чтобы рассказать ему об этом. А он только того и ждал. И немедленно обвинил ребят в том, что они и убили. Но убил-то на самом деле он! Еще ввечеру! Весь дом слышал, как они с отцом ругались в кабинете. Потом вроде как помирились, распили бутылочку, под ручку отправились в купальню. А что ж они собирались там делать? Может, искупаться хотели, в такой-то холод? Может, и да: выпившему человеку еще и не то в голову придет!.. Было уже совсем темно. Слуги видели, как сын с отцом вышли из дома, вот только никто не видел, как они вернулись. Теперь понимаете?