Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки

Она села на скамейку, вдохнула запах тины. Было сыро и холодно. На середине реки плясали круглые, словно блюдца, отблески неярких солнечных лучей. Вокруг камня собиралась оборка кружевной пены. Неумолчный плеск воды убаюкивал, навевал грезы.

Софи и сама не знала, что заставило ее приехать сюда и остаться. Задумчиво глядя вдаль, не искала улик и доказательств, но ждала вдохновения, подсказки свыше. Ей казалось, будто она сможет лучше представить себе обстоятельства, при которых совершилось убийство, если станет думать об этом на том самом месте, где преступление было совершено. Вот две железных руки стискивают тощую шею, в которой бьется, хрипит, задыхается жизнь; вот закатываются глаза жертвы; тело неуклюже валится на доски настила… Софи опустила глаза. У нее под ногами лежал голый, серый, мокрый и шершавый пол – зрелище завораживало своей обыденностью. Несколько досок прогнили: наверняка те самые, которые мужики должны были заменить, но не успели. После того, как произошла трагедия, к настилу больше никто не притронулся. Сквозь щели видна была бегущая вода. Но, сколько ни вопрошала Софи эти доски и эти стены, все видевшие и слышавшие, ответа она не получила. Руки и ноги у нее онемели, отяжелели, начинала тяжелеть, тупеть и голова. Внезапно ее внимание привлек какой-то мелкий предмет, блеснувший в трещине старой доски. Софи подобрала его: у нее в руке оказалась аметистовая пуговица. Но где же она недавно такие видела? А-а-а, на Сережином жилете… Поначалу воспоминание «сыщицу» не смутило, затем все ее существо на мгновение содрогнулось, всего на одно мгновение, оказался пропущен лишь один удар сердца, но Софи почувствовала слабость и озноб, вся заледенела и совсем лишилась сил. Если эта аметистовая пуговица попала в щель настила, значит, Сережа потерял ее, когда дрался с отцом, другого объяснения быть не могло. Ни малейших сомнений не оставалось. Надо обратиться в полицию. Приобщить к делу это вещественное доказательство. Потребовать пересмотра решения суда. Но не ответят ли ей, что Сережа мог потерять пуговицу в любой другой день, задолго до преступления, например летом, когда раздевался, чтобы искупаться в реке? Словно споткнувшись на бегу, Софи с удивлением осознала, как далеко завлекло ее возбуждение. Как она раньше не отдавала себе отчета в том, что вывела целую историю из ничего? Маленький лиловый камешек поблескивал на ладони… Софи хотела было бросить его в воду, но вовремя опомнилась и опустила аметист в сумочку, висевшую на поясе, как будто это был некий талисман. Даже если ее находка, эта аметистовая пуговица, ровно ничего не значит, все равно распоряжения, отданного Сережей погонщикам накануне убийства, достаточно для возобновления судебного дела, для того, чтобы выдвинуть совершенно другое обвинение. И Софи в секунду снова оказалась во власти непреодолимого желания восстановить справедливость, покарать истинного преступника. Голова у нее пылала, мысли так и кипели. Но как мучительно сознавать, что не с кем поделиться своими подозрениями! Ах, как же сегодня недостает рядом ее лучшего сибирского друга! Фердинанд Богданович успокоил бы ее, поддержал, ободрил, дал дельный совет… Она согласилась бы вытерпеть все что угодно, если бы взамен ей дали возможность переписываться с доктором! Но теперь было совершенно ясно, что письма, которые они друг другу пишут, никогда не дойдут по назначению. Да и Полина что-то помалкивала теперь, отдалялась… Софи неохотно встала и пошла по тропинке, ведущей к дороге. Давыд с высоты своего сиденья боязливо смотрел в сторону хозяйки. Лошади при виде ее заржали.

– Все время, пока вы были там, барыня, они прядали ушами, – сказал кучер. – Верный знак, что вокруг бродит привидение. Давайте-ка скорее подадимся отсюда!..

Софи села в коляску, закрыла глаза и горько пожалела о том, что она всего лишь одинокая слабая женщина и ей пришлось столкнуться с проблемой, решить которую ей не по силам.

Всю первую половину ночи завывал ветер, затем вдруг наступила глубокая тишина. Утром, приблизившись к окну, Софи увидела за стеклами сплошную, ровную, однообразную белизну. С невидимого неба крупными хлопьями валил снег. Даль за этим медленно ткущимся полотном таяла, ели расплывались дымом, сгладившаяся дорога соединилась с лужайкой. Софи показалось, будто пейзаж за окном переряжается, чтобы отвести от Сережи подозрения. Снег, заваливший все кругом, скрыл возможные улики. Все внезапно сделалось чистым, нереальным, невинным.

Вася Волков пересек большой, выложенный плитами вестибюль, обменялся несколькими словами со сторожившим двери секретарем и, вернувшись на прежнее место, снова уселся рядом с Софи, шепнув ей:

– Теперь, кажется, уже недолго осталось ждать!

Софи поблагодарила его. Без Васи ей бы никогда не осмелиться на просьбу об аудиенции. Подумать только, что она целых три недели колебалась, прежде чем снова отправиться в Славянку, ну никак не могла собраться с духом! Выслушав рассказ Софи о том, что она услышала в исповеди Антипа, Вася немедленно решил, что поедет вместе с ней к губернатору. Волковы были в родстве с этим высокопоставленным лицом, и Вася нисколько не сомневался в том, что сумеет убедить его в необходимости пересмотреть дело «в силу вновь открывшихся обстоятельств».

Было непривычно видеть, как старательно этот человек, дома одевавшийся так плохо и так небрежно, принарядился и причесался ради поездки в город. Да и обычная Васина вялость сменилась мужественной решимостью. Застыв неподвижно на краю стула, в шубе, распахнутой на груди так, что всякому была видна белоснежная манишка, он вперил в пустоту пристальный, испытующий взгляд. Однако гордой осанки спутника Софи было явно недостаточно для того, чтобы успокоиться. По мере того, как шло время, она все больше боялась предстоявшего разговора с действительным статским советником Черкасовым, чья власть простиралась на всю Псковскую губернию. Раздался звонок, секретарь на мгновение скрылся, затем появился вновь и пригласил посетителей следовать за ним.

Софи вошла в просторный кабинет с креслами, обитыми малиновым бархатом. Она знала губернатора, ей ведь пришлось явиться к нему сразу по возвращении из Сибири. Черкасов был худой, благородного вида старик с серебряными волосами, гривой падавшими на плечи. В стоявшем у него за спиной большом, помещенном в позолоченную раму наклонном зеркале отражался уложенный елочкой паркет. Усадив Софи и Васю в неудобные, как сразу выяснилось, кресла, сам он устроился за рабочим столом, произнес несколько любезных, но ничего не значащих фраз, чтобы завязать разговор, затем, вздохнув, поинтересовался, чему обязан честью этого посещения. Тут, когда настала минута выдвинуть обвинение против племянника, голова у Софи сделалась пустой, руки похолодели. Поскольку она никак не решалась начать и ожидание затягивалось, Вася Волков бросил на нее ободряющий взгляд. И тогда внезапно, словно помимо воли, Софи произнесла: