Колин Маккалоу - Бита за Рим (Венец из трав)

Они получили неплохое образование, но плохо сознают, какую важную роль в мире играет Понт. Это, сын мой, надлежит исправить. Моих дочерей Клеопатру Трифену и Беренику Ниссу надо поскорее обручить с двумя младшими Птолемеями: Клеопатру — с Птолемеем Филадельфом, Беренику — с просто Птолемеем. Когда каждой из них исполнится пятнадцать, следует сыграть свадьбу.

Что же касается женоподобного Птолемея Александра, то его предстоит отучить от интереса к мужчинам. Египтяне охотнее всего увидели бы на своем троне именно его, ибо он — сын законный. Следовательно, если он хочет жить, пусть научится любить женщин. Поручаю тебе, сын мой, выполнить все мои распоряжения на этот счет.

Обычно царь диктовал писцам, но на сей раз пожелал написать послание собственноручно, а поскольку он плохо владел пером, то на это у него ушло немало мучительных дней, и не один вариант был отброшен и предан сожжению.

К концу октября письмо было написано и отправлено, а Митридат собрал наконец достаточно воинов для штурма Родоса. Он решил наступать ночью, сосредоточившись на том отрезке побережья, где раскинулся город Родос. Но — вот незадача! — никто из понтийских военачальников не умел брать столь хорошо укрепленные и большие города, как Родос. Штурм оказался неудачным. К несчастью, у Митридата не хватило терпения подвергнуть Родос долгой осаде и блокаде. Он понадеялся на лобовую атаку. Чтобы она оказалась успешной, решено было выманить родосские корабли из гавани и отправить их в погоню за понтийскими галерами, игравшими роль приманки. После чего понтийцы нанесут удар с моря, пустив вперед самбуку — штурмовое судно.

Митридата радовало, что идею насчет самбуки предложил именно он. Пелопид и другие военачальники горячо ее расхвалили. Тогда Митридат сам решил заняться сооружением самбуки.

Он приказал связать канатами две большие галеры одинакового размера, построенные по одному образцу на одной верфи. Увы, Митридат оказался неважным инженером, и это сыграло при построении самбуки пагубную роль. Ему следовало бы скрепить их с дальних бортов, чтобы груз, который им придется нести, равномерно распределился по всему корпусу. Он же распорядился скрепить их ближними, соприкасающимися бортами. Затем он велел установить на них одну огромную общую палубу, концы которой перекрывали дальние борта, нависая над водой, но совершенно не позаботился о том, чтобы палуба эта была надежно прикреплена к основанию. После чего на палубе были сооружены две башни — одна в передней, другая в задней ее части. Между башнями проложили мост, который с помощью системы блоков и воротов можно было поднимать из исходного положения, на палубе, на самый верх башен. Сотни рабов внутри башен с помощью канатов должны были поднимать мост. По всей длине моста от носа до кормы было сделано заграждение из толстых досок — своеобразный щит от метательных снарядов всех видов. Поднятый на максимальную высоту, мост был чуть выше крепостной стены, и заграждение можно было забросить на огромную крепостную стену родосского порта и по нему преодолеть вал.

Штурм начался тихим днем в конце ноября, через два часа после того, как родосские корабли устремились за приманкой на север. Понтийские солдаты бросились на штурм стен города с суши, и их корабли стали медленно входить в родосскую гавань, стараясь отрезать вышедшие в море суда родосцев. Те поняли свою ошибку и поспешили вернуться. В центре понтийской флотилии высилась гигантская самбука, которую тащили на буксире десятки кораблей полегче. За самбукой следовали корабли, набитые солдатами.

Пока родосцы, тревожно перекликаясь, занимали боевые позиции, понтийские моряки ловко подвели самбуку боком к дамбе, за которой начиналась территория храма Исиды. Когда самбука причалила, к ней тотчас же пришвартовались корабли с солдатами. Копья, стрелы и камни не нанесли им серьезного урона, и понтийское воинство хлынуло на самбуку, заполняя собой лежащий на палубе мост. Затем надсмотрщики взялись за бичи, и рабы ухватились за канаты. Мост стал медленно, со скрипом и скрежетом подниматься, а с ним — и первая партия понтийских воинов. Сотни голов в шлемах высунулись из-за укреплений Родоса. Люди глядели на происходящее с изумлением и ужасом. Митридат восседал на троне на корме корабля, оказавшегося в самом центре скопления понтийских судов, и ждал, когда все основные силы родосцев сосредоточатся вокруг храма Исиды. Тогда и остальные корабли смогут подойти к стене и солдаты попытаются преодолеть ее с помощью лестниц. Понтийцы бросятся на приступ укреплений со всех сторон!

«На этот раз они от меня никуда не денутся», — думал Митридат, любовно оглядывая самбуку, над которой медленно поднимался мост. Еще немного — и мост окажется вровень со стеной, и тогда понтийцы хлынут потоком на защитников города. Там достаточно воинов, чтобы продержаться против родосцев, пока мост не опустится и не поднимет на стену новый отряд. «Опять все выйдет по-моему, — радовался Митридат. — Я всегда и во всем оказываюсь прав».

Но когда мост стал подниматься, центр тяжести на самбуке сместился, что привело к необратимым последствиям. Корабли, связанные канатами, стали разъезжаться. Канаты лопались с оглушительным треском, башни шатались, палуба дрожала, мост колыхался, словно шарф танцовщицы. Обломки палубы, башни, мост, солдаты падали в образовавшийся проем между бортами. В воздухе стояли оглушительный грохот рушащихся сооружений, отчаянные вопли понтийцев и торжествующие крики родосцев. Увидев, что стряслось с атакующими, островитяне раскатисто и презрительно хохотали, радуясь унижению врагов.

— Не желаю слышать ни одного упоминания об этом острове, — молвил Митридат, когда корабль нес его обратно в Галикарнас. — Скоро зима. Нет смысла тратить силы на войну с этими идиотами и шутами. Я должен заняться более важными вещами: продвижением сухопутных войск в Македонии и моего флота у греческих берегов. А что касается инженеров, сооружавших эту дурацкую самбуку, то пусть их казнят. Нет, не казнят, а кастрируют, вырвут языки, выколют глаза, отрубят руки и привесят на шею чашки для подаяния.

Митридат был в такой ярости, что двинул свою армию в Линию и попытался с ходу захватить Патару. Но когда он велел вырубить священную рощу, посвященную богине Латоне, мать Аполлона и Артемиды явилась ему во сне и велела отступить. На следующий день Митридат передал руководство военными делами своим подчиненным — в первую очередь незадачливому Пелопиду — и отправился со своей восхитительной альбиноской Монимой в Гиераполь. Там, нежась в горячих минеральных ваннах среди хрустальных водопадов, низвергающихся с горных круч, он пришел в себя и позабыл и презрительный хохот родосцев, и хиосские корабли, доставившие ему немало неприятных переживаний.