Иван Фирсов - Морская сила(Гангутское сражение)

Когда провожал в Архангельский Крюйса и Памбурга, те недоумевали: «Для какой цели?» Апраксин шутя успокаивал офицеров:

— Там не Воронеж, государь вам скучать не даст, шпагами баловаться времени не будет.

Вчерашние морские забияки хохотали, не подо­зревая, что одному из них судьба уготовила смерть от шпаги в тех местах…

По указу царя Федор Матвеевич Апраксин отпра­вил на Белое море сотню матросов и сам схватился за голову. Настало время самому плыть к Азову, а эки­пажей кот наплакал.

«Умилосердись, государь, — слезно просил он ца­ря, — прикажи нанять матросов, ей-ей, смертная нужда и русские в расходе у города Архангельского120 человек, в Азов послано 150 человек, умерло чело­веке 150.

Об офицерах и писать не смею, сотвори, государь, милость, ей-ей, нужда».

Покидая верфи, наказал помощнику Игнатьеву:

— Гляди особо, Петро, за «Предистинацией», Скляеву штоб отказа в работных людях не было.

Прощаясь с добрым помощником и товарищем, не знал, что видится с ним в последний раз…

В Черкассах отряд Апраксина встречал капитан Бергман. Тот докладывал:

— Все исполнено, как ты указал, господин адмиралтеец. На стражу отрядил один корабль, другой на смену держу. Остальные без матросов и канониров, нет вовсе. В Таганрог доставляем припасы, исправля­ем суда, что в зиму пообветшали.

— Чинишь-то где, в Азове?

— Более негде, тут все под рукой.

— Там как дела?

— Все в порядке, токмо воевода Ловчиков зане­мог, свалился, вторую неделю дома лежит. Управля­емся без него.

В Азове первым делом Апраксин поехал к больно­му дяде. Старик лежал в постели, виновато улыбался, шелестел:

— Удар меня свалил, Феденька. Невмочь ни ру­кой правой, ни ноженькой шевельнуть. Нынче-то ножка отходит помаленьку.

— Не тормошись, Степан Богданович, отлежи­вайся, я нынче здесь останусь до осени, разберемся.

В тот же день с помощниками осмотрел крепость, проверил орудия, запасы пороха. Бергману велел го­товить галеру:

— В Таганрог завтра пойдем.

Но утром со стороны Азовского гирла раздались три пушечных выстрела; спустя час прискакал казак сторожевой заставы:

— Два турка пришли с моря. Сказывают, товары привезли. Досмотрели те суда, по две пушки на них, более зелья не видать.

«Доброе начало, — размышлял Апраксин, — ста­ло быть, султан о торге заботится». Распорядился Бергману:

— Отправь к устью толкового капитана на яхте, пускай турецких гостей проводит к Азову.

Оказалось, турецкие суда привел грек, капитан Стоматия, привез разные товары, пряности торговать. С Апраксиным греческий капитан откровенничал:

— Нам торговать с вашим краем выгодно, мы все­гда рады. Только хан крымский противится, подбива­ет Муртозу-пашу в Керчи не пускать нас с товарами.

— Торг должен к выгоде вам быть и нашим куп­цам, — выслушав грека, ответил Апраксин, — любо, ежели обе стороны выгодой располагают. — А сам размышлял: «Сей миг невозможно упускать. Через торговлю мир с турками укрепим. Наши гости купе­ческие выгоду обретут, державе на пользу».

Не отлагая Федор Матвеевич снарядил два кораб­ля с товарами. Командира «Благого начала» капитана Лоби наставлял:

— Ты первый наш человек к туркам идешь. В Керчи не скупись на подарки, одаривай Муртозу-пашу. Просись идти в Константинополь, надобно нам через проливы в теплые моря подаваться, торговлю обустраивать…

«Благое начало» с первым попутным ветром под­няло паруса, а галера с Апраксиным, лавируя между отмелями, ушла к Таганрогу. Там день и ночь нара­щивали крепостные стены, рубили срубы из бревен, опускали на дно, заполняли камнями, сооружали за­щитный мол для гавани…

Вернувшись через месяц в Азов, Федор Матвее­вич разбирал почту. Первое же известие ошеломило. Скоропостижно скончался в Воронеже верный това­рищ по адмиралтейским делам Игнатьев. Получил первую весточку от царя из Архангельского. Сокру­шался царь, что не все суда в Воронеже спущены со стапелей, обещал прислать матросов, передавал по­клон дяде.

«Отписать бы надобно, печется Петр Алексеевич о делах».

Поначалу отписал о Таганроге: «Доношу тебе, государь, в Троицкой милостью Божиею и дела по воле твоей строятся». Теперь и о своих печалях можно: «Болезнь дяди прибавила хлопот излишних. И о себе, государь, доношу, товарищ мой Петр Игнатьев волею Божиею скончался и что ныне на Воронеже делается, Бог весть».

Апраксин прислушался: в соседней комнате стук­нул костыль, дядя пытался встать. Крикнул Козьму:

— Пойди к воеводе, подмоги в чем надо.

Распечатав следующий конверт, содрогнулся. Брат Андрей сообщал о кончине Пелагеюшки. Все случилось враз, писал брат, сначала пошла кровь гор­лом, потом схватило кишки. Ездили за лекарем на Кукуй, тот приехал, развел руками: внутренности, мол, прорвало напрочь, лекарства не помогут. Похо­ронили ее честь-честью.

Не дочитав, опустил руки, зарыдал… Потом писал сквозь слезы ответ… Перечитал написанное, присы­пал песком. Завтра почта повезет письмо в далекую Москву, потом на Двину. Где-то там в Ингрии стар­ший брат службу правит. Спохватился: «Надобно в церковь пойти завтра, панихиду отслужить по Пелагеюшке…»

Воронеж накануне Покрова встретил Апраксина дождем с мокрым снегом. Под ногами хлюпало, ступ­ни вязли в стылой жиже. В адмиралтейской избе сре­ди груды бумаг он сразу отличил по упаковке и боль­шой сургучной печати пакет от царя. Письмо пришло из Нюхчи. Царь описывал плавание от Архангельско­го до Соловков, приход в Нюхчу, высадку.

Рука вдруг вздрогнула, опустилась. Апраксин пе­ревел взгляд на слюдяное оконце, тоскливо вздохнул.

Петр сообщал о смерти Памбурга: «Господин Пам-бург на пристани Нюхчи от генерала Ламберта зако­лот до смерти, которой он сам был виною, о чем, чаю, вам не безызвестно».

Апраксин грустно усмехнулся: «Ты первым повес­тил меня, Петр Лексеич, в этот раз не угадал. — Шмыгнул носом. — Вот так-то добрые знакомцы ни за што ни про што живота лишаются».

Федор Матвеевич снова вздохнул, перекрестился. В дверях появился Козьма с охапкой дров, и Апракси­ну пришла мысль разделить с кем-нибудь свою уны­лость.

— Ты сбегай-ка к Федосею, покличь борзо его да крикни прислугу, собери на стол.

После отъезда Крюйса он стал чаще общаться с ко­рабельными мастерами. Как-никак, а добрую дюжину лет близко знакомы по общему ремеслу, с которым по­неволе они спознались по царской пылкой привержен­ности к нему, а мало-помалу и сами заразились страс­тью к корабельному делу. Из преображенцев Петр боль­ше всех почитал Скляева за мастерство и искусство строения судов, смекалку и умение орудовать на стапе­лях. Федору Апраксину же были созвучны многие свой­ства его характера: трудолюбие и бессребренничество, скромность, бесхитростность и добропорядочность.