Николай Рогаль - На восходе солнца

И Потапов, чуть сутулясь, зашагал к дверям.

— Пойдемте со мной, полковник, — сказал он Мавлютину, проходя в другую комнату.

Конвоир остался за дверью.

— Садитесь. Выходит, недооценили силы противника, полковник, а?

— Да, недооценили, — хмуро согласился Мавлютин. — Остолоп комендант не позаботился надлежащим образом проинструктировать караул.

— И вы серьезно думаете, что в этом причина вашей неудачи? — Потапов внимательно посмотрел на Мавлютина. — Да будь у вас самый распрекрасный комендант и самый бдительный караул, что изменилось бы?.. Вместо одного было бы десять убитых... Лишняя кровь. А результат в конечном счете один. Тут не столько вина ваша, полковник, сколько просчет всего вашего класса. Безнадежное дело нельзя успешно защищать.

— А! Вы уже философствуете? — кисло протянул Мавлютин.

— Да. У нас своя философия. Философия жизни. Мы вас одолели и в этой области, — сказал Потапов, изучающе глядя на сидевшего перед ним человека. — Во всех областях одолеем. Так что разумнее капитулировать.

— Агитируете?

Потапов отрицающе покачал головой.

— Нет. Я далек от того, чтобы вас агитировать. Политические убеждения — не перчатки, которые легко менять. Убеждают людей в конечном счете факты. Дайте нам время, и мы докажем неоспоримые преимущества нового, советского строя.

— Ну, знаете! — Мавлютин откинулся на спинку стула и хрипло рассмеялся. — По тем же самым соображениям в мире найдется достаточно людей, заинтересованных как раз в обратном:

— И вы один из них. Не так ли?

— Я этого не собираюсь отрицать.

— Что ж, по крайней мере откровенно. — Потапов опять посмотрел на Мавлютина. — Я хотел еще опросить, где вы прежде служили?

— Служил царю и отечеству верой-правдой и в меру способностей, — сказал Мавлютин с дерзким вызовом.

— А если поточнее?

— Для этого в соответствующем месте хранится послужной список. Там отмечены все передвижения по службе.

— Перестаньте крутить, — резко сказал Потапов. — Вы в корпусе жандармов служили?

— Никак нет, — голос Мавлютина дрогнул, что не укрылось от Потапова.

— Хорошо. Вашей биографией мы займемся позже. Сейчас нам нужны данные об организации, которую вы возглавляли.

— Помилуйте, какая организация?! Я вас не понимаю, — с деланным изумлением сказал Мавлютин.

Он лихорадочно пытался сообразить, что именно могло стать известным здесь, в Совете.

— От вашей искренности, полковник, зависит ваша собственная участь, — сказал Потапов и посмотрел на часы. — Во всяком случае, революция не станет руководствоваться мотивами мести. Но она не простит подлого удара из-за угла. Мы отпустили почти всех ваших людей. За исключением нескольких человек.

— Кого? — быстро спросил Мавлютин и сразу же по улыбке Потапова понял допущенный им промах.

— Вот вы и выдали себя, полковник! Если нет организации, то откуда у вас такая заинтересованность?

— У меня там были друзья, — пробормотал Мавлютин, чувствуя, что начинает увязать все больше и больше.

— О, разумеется! И кто-нибудь из них проговорится. Не так ли? — насмешливо заметил Потапов. — В конце концов мы тоже научились чему-то от вас.

Мавлютин промолчал. Ему не нравился этот допрос, и он не знал, чем все это может для него кончиться.

— Я вам больше ничего не скажу. Ничего! Я не обязан, — крикнул он сорвавшимся голосом и загородился рукой от света.

— Однако нервы у вас сдают, — усмехнулся Потапов. — Что ж, утешительного в сегодняшних событиях для вас нет. Сеяли ветер, пожнете бурю.

И он кликнул часового, намереваясь отправить с ним арестованного.

— Что вы намерены делать со мной? — глухим, хриплым голосом спросил Мавлютин, покосившись на парнишку-часового.

— Судить.

— То есть мне угрожает самосуд толпы?

— Революционный суд, который мы создаем.

— И тюрьма?

— Вас туда отведут, — коротко сказал Потапов.

В тюрьму Мавлютина вел тот же молоденький парнишка-красногвардеец, который стоял на часах у дверей. Разговора между арестованным и Потаповым он не слышал и относился к Мавлютину как к обычному задержанному, которых немало было в эту ночь. Он даже посочувствовал ему, когда они свернули на боковую улицу и навстречу потянул резкий леденящий ветер.

— Ну, дядя, продует нас! Беда.

Мавлютин молчал. Он думал о том, где и когда была допущена ошибка. Как могло получиться, что их тщательно законспирированная организация скандально провалилась? В конце концов он должен был сознаться себе, что имел довольно-таки превратное представление о силах противоположного лагеря.

Перспектива очутиться в тюремной камере страшила Мавлютина. Тем более, что могли обнаружиться такие новые обстоятельства, как его служба в охранке. Видно, неспроста Потапов задал вопрос о корпусе жандармов. А вдруг... Мавлютин знал, что политические заключенные никогда не прощали предательства. В его же биографии была и такая страница. Нет, в тюрьму ему садиться нельзя.

Конвоир не мог знать хода мыслей арестованного. Но по тому, как быстро озирался тот, когда они проходили мимо чьих-либо раскрытых ворот, он почуял неладное.

— Гляди, дядя! Побежишь — в спину ударю. Не уйдешь, — предупредил он, сокращая дистанцию между собой и арестованным.

— А куда мне бежать-то. Посижу день-другой — и выпустят. Разберутся, думаю, — подделываясь под народный говор, миролюбиво ответил тот.

— Разберутся, это уж точно. Не старое время, — сказал паренек.

Был предутренний час. Высоко в небе стояла луна, в ее белом свете все вокруг казалось застывшим и холодным: длинный ряд домов на окраинной улице, редкие заиндевевшие деревья, темная дорога, по которой они шли. Мороз давно загнал всех любопытствующих обратно в дома. Патрули тоже держались ближе к центру, справедливо полагая, что на окраинах некому бунтовать против Советской власти.

Конвоир и арестованный шли через пустырь. Миновали еще одну застроенную редкими домами улочку. Впереди сквозь морозный туман замаячили фонари, установленные вдоль каменной тюремной ограды. Когда арестованный вдруг остановился, конвоир чуть не налетел на него сзади. Отпрянув, он взял ружье на изготовку.

— Ты что? Иди...

— Оз-зяб я... Закурить бы. Спичек у т-тебя нет? — странным, дрожащим голосом попросил арестованный.

— Зажигалка есть. Я кину тебе, погоди, — конвоир отвернул полу шубенки, полез правой рукой в карман.

И в этот момент Мавлютин кошкой кинулся на него. Оба они упали на снег, закружились в отчаянной борьбе. Били, пинали друг друга.

Парнишка-конвоир, уступавший Мавлютину в силе, все старания прилагал к тому, чтобы не выпустить из рук винтовку. Тогда Мавлютин всей тяжестью тела навалился на него и стал душить. Мальчишка начал заметно слабеть.