Николай Рогаль - На восходе солнца

Захаров проводил ее понимающим взором, вздохнул.

— Покатился Петров под горку с анархистами... Не будет она с ним жить. Не такой характер.

Савчук, отвернувшись, задумчиво смотрел в окно.

Кауров проснулся поздно, с головной болью. В соседней комнате били часы. Он лениво сосчитал удары: десять! Черт возьми, залежался! Но тотчас вспомнил, что спешить некуда.

В широком зеркале на стене отражался уголок кровати, на которой он лежал, смятая подушка и на ней — его всклокоченная голова, заросшая щетиной трехдневной давности. Кауров пристально посмотрел на свое отражение.

Напрягая затуманенный коньяком мозг, он попытался восстановить в памяти события минувшей ночи: пламя, охватившее стену, выстрелы, поспешное бегство через чужие дворы и заборы. Вспомнил зарево, стоявшее в небе над районом базара. Беспокоило другое — жив или нет первый из отставших тогда раненых? Если жив — скверно: разболтает на допросах. За второго соучастника, раненного в ногу анархиста-боевика, сотник был спокоен: он сам выстрелил ему в лоб из маузера, убедившись, что тот не может спастись бегством. Но первый, первый?.. И когда Хасимото заплатит ему? Деньги — скверно жить без них. Во всяком случае Кауров к этому не привык.

Его размышления прервал стук каблучков и шелест платья в соседней комнате. За дверью мелькнула фигурка Кати в цветном кимоно. Кауров оправил кое-как одеяло, кашлянул.

— Как почивалось? — спросила Катя, появляясь в дверном проеме, как в раме.

Сотник сладко потянулся; пружины под ним заскрипели.

— Ох, какие грешные сны снились. Чертовски приятные сны.

— А что именно? — с любопытствующей улыбочкой спросила она.

— Голые бабы в бане, — бухнул он и захохотал.

Катя состроила брезгливую гримаску.

— Фи!

Кауров потянулся к столику за папиросами.

— Вы меня, конечно, извините, за такой непрезентабельный вид?

— Может, вам бритву принести?

— Благодарю. Непременно.

Катя протопала каблучками, вернулась с бритвенным прибором.

— Побреетесь, приходите чай пить.

Кауров вспомнил про разодранные брюки, ругнулся про себя.

— А что ваш американец... встал?

— Стучит с утра на машинке.

Катя теребила заколку на груди.

— Буду очень обязан, если вы попросите его заглянуть на минутку ко мне.

Джекобс вошел с веселым возгласом:

— Хелло, мистер Кауров! Чем могу быть полезен?

Сотник без обиняков изложил ему суть дела, не указав, однако, причину, побудившую его лезть через забор. Джекобс окинул его внимательным взглядом.

— Роста мы приблизительно одинакового. О'кей!

В американских бриджах с яркими цветными подтяжками, в одних носках Кауров топтался перед зеркалом, водил сверху вниз по лицу бритвой, пробовал пальцем чистоту бритья.

Джекобс сидел, глубоко погрузившись в кресло, и молча наблюдал за тем, как сотник выбривал щеку, подпирая ее изнутри языком.

Когда Кауров натянул сапоги и стал застегивать китель, Джекобс спросил:

— Удачно встретили Новый год, мистер Кауров?

— Так себе. Могло быть лучше.

Кауров снова с беспокойством подумал о раненом соучастнике. Жив он или нет?

— Вчера был пожар, вы знаете? Говорят, охрана убила двух человек, — продолжал Джекобс равнодушным тоном постороннего человека.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно.

Перехватив быстрый взгляд сотника, Джекобс усмехнулся. Еще раз оценивающе посмотрев на Каурова, он приглашающим жестом указал на дверь.

— А теперь завтракать, мистер Кауров.

За столом сидели втроем: Катя, Джекобс и Кауров. Юлия Борисовна опять жаловалась на печень и лежала в постели. Пили чай с вареньем и английскими сухими галетами.

Катя подливала ароматный напиток в фарфоровые чашечки. Она без умолку тараторила и отдавала явное предпочтение американцу.

Кауров злился. «Черт бы побрал эти буржуйские привычки: лакать по утрам подогретую водичку! Подали бы хороший кусок отваренного мяса да бутылку коньяка», — думал он. Аппетит от этого разыгрывался еще больше. Он с жадностью голодного зверя набросился на галеты, хрустел, размалывал их зубами.

К вечеру Кауров все-таки напился. Засунув руки в карманы бриджей, глупо ухмыляясь, он бродил по комнатам. Вздумал поговорить с американцем и без стука вломился к нему.

Катя Парицкая сидела на коленях у Джекобса и быстро, будто курица, клюющая зерна чумизы, целовала его.

— Виноват! — сказал Кауров, но не ушел, а с упорством пьяного двинулся вперед через комнату и плюхнулся на заскрипевший под ним диван.

Катя досадливо дернула плечиками, оправила платье.

— Приходите потом, Чарльз: сыграем в четыре руки. Я одна плохо разбираю ноты.

Джекобс подождал, пока она вышла, и, как ни в чем не бывало, без тени раздражения сказал:

— Есть занятная идея. Вы можете достать два-три немецких офицерских костюма?

— М-могу! — Кауров громко икнул. — Дайте чего-нибудь глотку промочить.

Журналист достал неполную флягу. Выпили по стаканчику.

— Как поживает мистер Мавлютин? — спросил Джекобс.

— Живет, — Кауров неопределенно махнул рукой. — Сидит в тени, паутину плетет, дураков ищет... Он, брат, тонкая шельма, Мавлютин. Он да Хасимото... Между прочим, не люблю японцев. Я в 1905 году ехал воевать с ними, да не поспел. Пришлось товарищей р-рабочих усмир-рять.

Выпитое вино все больше разбирало его. Кауров пьяно разоткровенничался.

— Я преданно служил царю. Служил Керенскому. Буду служить... хоть черту! Платили бы чистоганом... Мои убеждения? Я должен жить хорошо, это первое. На остальных — плевать! Второе. Когда-нибудь пущу себе пулю в лоб. Либо меня срежет из-за куста красный большевик. «Что наша жизнь — игра!» — фальшиво и громко затянул он, покачнулся, не удержался, потянул на себя скатерть. Фляга со стуком упала на пол, пробка от удара вылетела, и вино разлилось на ковер. — Эх, жаль! — сказал Кауров. — Вина пролитого жаль. — Приблизив к Джекобсу свои одичалые от пьянства, сумасшедшие глаза, он неожиданно предложил: — Хочешь, я тебя сейчас ножом пырну? Кишки по комнате разметаю, а?

Джекобс отшатнулся.

— Ну, не бойся!.. Я пошутил, — сказал Кауров почти трезвым голосом и захохотал. — Я желал, чтобы Катя стала моей любовницей. Но у тебя, кажется, свой расчетец, а? Не буду мешать.

День спустя в этой же комнате Джекобс прилаживал треногу фотоаппарата, примерялся, как повыгоднее использовать свет из окна.

— Еще минуту, уважаемые господа!.. Теперь попрошу поменяться местами. Так. Спокойно! Снимаю! — Нацелившись, он весело щелкнул затвором фотоаппарата. — Благодарю вас.

Кауров, чертыхаясь, стаскивал с себя узкий в плечах, пахнущий нафталином мундир немецкого полковника.

— Терпеть не могу нафталинную вонь, — говорил он, морща нос и с трудом удерживаясь от желания чихнуть.