Николай Рогаль - На восходе солнца

— Живы-здоровы, грешники?

— Живы! Живы... — откликнулся сосед Тебенькова.

— Ну, молодцы! Кажите языки, — доктор балагурил, знал цену шутке.

Твердякова в палате любили.

Архип Мартынович за это время тоже проникся уважением к доктору.

— Мне бы на выписку?.. Не могу больше здесь лежать, — сказал он, когда Твердяков остановился возле его койки.

— Посмотрим, посмотрим... — Твердяков подвижными, ловкими пальцами прощупывал печень. — Больно?.. А здесь?

Архип Мартынович крепился:

— Терпеть можно...

— Что ж, согласен! Идите на выписку, — заключил Твердяков, закончив осмотр. — Только имейте в виду... никаких излишеств. На первых порах диета.

В конце дня в больницу принесли одежду. Архип Мартынович попрощался с товарищами по палате.

— Бывай здоров, казак! Да выше ветра голову не носи, — посоветовал Тебенькову его сосед.

Архип Мартынович почувствовал себя задетым, ответил с мстительной жестокостью:

— А ведь тебе, мил человек, отсюда не выйти!..

В городе Тебеньков задерживаться не стал и в тот же вечер выехал домой, в Чернинскую. Забежал он только в аптеку, где долго и обстоятельно расспрашивал провизора о лечебных свойствах минеральной воды «Ессентуки», рекомендованной ему доктором. Справился о цепе.

— Вам ящик? — спросил провизор.

— Одну бутылку, — невозмутимо ответил Архип Мартынович.

В Чернинскую поезд пришел поздно ночью. Архип Мартынович первым спрыгнул с подножки вагона на захрустевший под ним снег, вдохнул морозного воздуху и почувствовал себя окончательно выздоровевшим.

На станции, кроме Тебенькова с сыном да заспанного дежурного с фонарем, не было ни души. Каменное здание станции, недавно построенное военнопленными австрийцами, мрачно глядело в темноту черными, слепыми окнами. Лишь в комнате дежурного тускло горел одинокий огонек.

Вдали замирал шум ушедшего поезда.

— Узнать надо у начальника станции... Как дело с подрядом на поставку дров. Когда можно подписать контракт, — озабоченно сказал Архип Мартынович.

— Завтра узна-аем. — Варсонофий зевнул.

— Да чего откладывать! Сейчас спросим.

— Что ты, батя! Четвертый час... Неудобно, — запротестовал Варсонофий.

— Я ему за беспокойство завтра кулек крупчатки пошлю, — сказал Архип Мартынович и решительно постучал согнутым твердым пальцем в оконную раму.

— Ба-атя!..

— Отстань, говорю, — Архип Мартынович стукнул уже кулаком, погромче.

Изнутри к стеклу прильнула белая длинная фигура.

— Цо то такое?

— Отвори, Казимир Станиславович! Дело есть, — крикнул Тебеньков.

В окнах квартиры начальника станции засветился огонь; хозяин в туфлях на босу ногу прошлепал в сенцы, отворил дверь.

— Прошу, панове, проходить до комнаты, — недовольно, заспанным голосом сказал он, пропуская вперед Тебеньковых. — Цо стряслось?

Архип Мартынович не спеша снял шапку, повесил ее, сел на стул.

— Насчет контракта я, Казимир Станиславович. Беспокоюсь. Да и времени нет расхаживать. Прямо с поезда к вам.

Начальник станции почесал пятерней свою сильно волосатую грудь; длинные мятые усы у него поникли.

— Не можно теперь помочь, Архип Мартынович! Никак не можно...

— Что, что? — Тебеньков так и подался вперед, так и впился в него недобрыми глазами.

— Контракт вже подписан, — сказал начальник станции и вздохнул. — По тридцать пять рублей сажень.

— Та-ак... — Архип Мартынович поднялся чернее тучи. — По тридцать пять рублей!.. Кто же это подмазал тебя, а?

— Цо подмазал!.. Ково подмазал? — Гонористый начальник станции грозно засверкал очами; усы у него сразу полезли вверх, сердито задвигались. — Приехал комиссар Коваль, собрал сход. На што вам, говорит, десятку с сажени задарма подрядчику отдавать. Ни за што ни про што... Ну и заставил заключить контракт с обществом... Артелью возят.

Архип Мартынович только зубами скрипнул.

— Опять хохлы мне дорогу забежали! — хмуро посетовал он, шагая с Варсонофием через рельсы, и погрозил куда-то в темноту кулаком. — Ну, погоди-и!..

Дома он тотчас же потребовал от жены полного отчета.

— Как хозяйство? За всем доглядела?.. В рождество от кабака сколько выручили?.. А Лысуха кого принесла — телку, бычка? — донимал он Егоровну расспросами. Тут же распорядился: — В лавке товару хохлам в кредит больше не отпускать. Пусть платят наличными... с подряда, — и горестно вздохнул: — Проворонили, черти косоротые!

Егоровна хлопотала возле плиты, тревожно посматривала на мужа.

— Похудел как, господи! Почернел... Что приключилось с тобой, Архип?

— С вами почернеешь... Болел я. Вот уж не ко времени.

Егоровна нарезала горку приятно пахнущего свежего хлеба. Поставила на стол яичницу-глазунью с салом. Сало шипело на сковороде и потрескивало.

Архип Мартынович с негодованием уставился на жену:

— Уморить меня хочешь, негодница?

— Что ты! Я и так... мигом.

— Нельзя мне такую пищу... Рвет меня с нее. Диет нужен.

— Ди-ет? — Егоровна всплеснула руками. — Да где я его возьму — диет твой!.. Ешь уж, яички свежие...

— Не могу. Зарок дал против жирного. Так меня корежило.

— Что за напасть такая?..

— Печень расшалилась. Желчью так и шибало, — пояснил Архип Мартынович, с завистью глядя, как уписывал глазунью проголодавшийся Варсонофий. — Ох, жестокая штука. А диет — это пища легкая, меню... Супчик постный с тертой морковкой либо кашка манная. Вот ты мне и сготовь.

Чуть свет Архип Мартынович был на ногах. Пока готовился завтрак, он обошел громадный баз, заглянул в конюшню, свинарник.

— Егоровна-а! — послышался со двора его крик.

— Ну, высмотрел чего-то. — Егоровна на полуслове прервала разговор с Варсонофием, накинула платок и помчалась на баз.

Архип Мартынович ходил вокруг прыгающего на трех ногах кабанчика-подростка. Сурово взглянул на жену.

— С чего это он... захромал?

— Ах, Архипушка! Перебили ногу третьего дня...

— Кто перебил?

— Из соседского двора бежал. От Микишки. Это он, злодей!.. Вперед, говорит, не будете распускать скотину.

— Кабанчика дорезать придется! Не будет с него толку. Загубили животное. — Тебеньков с мрачной угрозой посмотрел через забор на соседскую избенку.

Не заходя в дом, он отправился на мельницу. Обошел холодное тихое помещение, стены которого изнутри были густо припудрены мучной пылью.

Сквозь стену из машинного отделения доносились глухие голоса. Машинист — он же мастер-вальцовщик — ходил с разводным гаечным ключом вокруг локомобиля. Два пожилых казака, рано забредших на мельницу, лениво переговаривались.

— Привоз есть? — спросил Архип Мартынович, здороваясь с казаками.

— Неважный.

— Однако надо обмолотить остатний хлеб, — заметил один из казаков.

— Много осталось?