Эдвард Хаттон - Аттила. Предводитель гуннов

Франки, до тех пор еще не успевшие расширить пределы своей монархии далее окрестностей Нижнего Рейна, имели благоразумие упрочить за знатным родом Меровингов [77] «Reges Grinitos se creavisse de prima, et ut ita dicam nobiliore suorum familia» (Григорий Турский, кн. II, гл. 9, с. 166 во втором томе Historiens de France ). Сам Григорий не упоминает имени Меровингов, которое, однако, было с начала седьмого столетия отличительным названием королевского семейства и даже французской монархии. Один остроумный критик утверждал, что Меровинги происходили от великого Марободуя, и ясно доказал, что этот монарх, давший свое имя первому королевскому роду, был древнее Хильдерихова отца (см.: Memoires de l'Academie des Inscriptions , т. XX, с. 52–90; т. XXX, с. 557–587). [Этот «остроумный критик» — герцог Нивернуа. О наследственном праве рода на верховную власть уже было упомянуто в гл. XXXI как об одном из очень древних готских обычаев или законов. Поэтому возможно, что это право существовало у франков еще во времена Марободуя. Но оно подверглось у них изменениям, так что территория умершего монарха делилась поровну между его сыновьями. Мнения, высказанные об этом предмете Гиббоном в другом примечании, можно сопоставить с мнениями Галлама (ч. I, с. 5), который приходит к тем же выводам. Ссора между Меровеем и его братом, вероятно, была вызвана спорами о доле каждого из них. — Изд. ] наследственное право на престол. Этих монархов поднимали на щите, который был символом военачальства, [78] Этот германский обычай можно проследить со времен Тацита до времен Григория Турского; в конце концов он был усвоен константинопольскими императорами. На основании одной рукописи десятого столетия Монфокон описал подобную церемонию, которую по невежеству того времени относили к царю Давиду (см.: Monumens de la Monarchic Francaise , т. I, Discours Preliminaire ). а обыкновение носить длинные волосы было отличительным признаком их знатного происхождения и звания. Их тщательно расчесанные белокурые локоны развевались над спиной и плечами, меж тем как все их подданные были обязаны, в силу или закона или обычая, выбривать свои затылки, зачесывать волосы наперед и довольствоваться ношением небольших усиков. [79] «Caesaries prolixa… crinium flagellis per terga dimissis, etc.» (см. предисловие к третьей части Historiens de France и диссертацию аббата ле Бёфа, т. III, с. 47–79). О существовании этого обычая Меровингов свидетельствуют и туземные и иностранные писатели: Приск (т. I, с. 608), Агафий (II, 49) и Григорий Турский (III, 18; VI; 24; VIII, 10; т. II, с. 196, 278, 316). Высокий рост франков и их голубые глаза обнаруживали их германское происхождение; их узкое платье обрисовывало формы их тела; они носили тяжелый меч, висевший на широкой перевязи, и прикрывали себя большим щитом; эти воинственные варвары с ранней молодости учились бегать, прыгать и плавать, учились с удивительной меткостью владеть дротиком или боевой секирой, не колеблясь нападать на более многочисленного неприятеля и, даже умирая, поддерживать воинскую репутацию своих предков. [80] См. оригинальное описание внешности, одеяния, вооружения и характера древних франков у Сидония Аполлинария ( Panegyr. Majorian. , 238–254); такие описания хотя и грубы, но имеют существенное внутреннее достоинство. Отец Даниэль ( Hist. de la Milice Francaise , т. I, с. 2–7) пояснил это описание. Первый из их длинноволосых королей Клодион, имя и подвиги которого имеют историческую достоверность, постоянно жил в Диспаргуме [81] Дюбо, Hist. Critique ets. , т. I, с. 271, 272. Некоторые географы полагали, что Диспаргум находился на германской стороне Рейна (см. примеч. бенедиктинских издателей к Historiens de France , т. II, с. 166). — деревне или крепости, находившейся, по всей вероятности, между Лувеном и Брюсселем. От своих шпионов король франков узнал, что Бельгия Вторая, при своем беззащитном положении, будет не в состоянии отразить самое слабое нападение его храбрых подданных. Он отважно проник сквозь чащу и болота Карбонарийского леса, [82] Карбонарийский лес составлял ту часть большого Арденнского леса, которая лежит между Шельдой и Маасом (Валуа, Notit. Galliarum , с. 126). занял Дорник и Камбрэ — единственные города, существовавшие там в пятом столетии, и распространил свои завоевания до реки Соммы, над безлюдной местностью, которая только в более позднее время была возделана и населена. [83] Григорий Турский, II, 9; т. II, с. 166, 167; Фредегарий, Epitom. , гл. 9, с. 395; Gesta Regnum Francorum , т. II, с..544; Vit. St. Remig. ad Hincmar , т. III, c. 373. В то время как Клодион стоял лагерем на равнинах Артуа [84] …Francus qua Cloio patentes Atrebatum terras pervaserat… Panegyr. Majorian. , 212 Это был город или деревня, носившая название Vicus Helena ; новейшие географы отыскали и это название, и это место в Ленсе (Lens) (см.: Валуа, Notit. Galliarum , с. 246; Лонгерю, Descrition de la France , т. II, с. 88). и праздновал с тщеславной беззаботностью чье-то бракосочетание, — быть может, бракосочетание своего сына, — свадебное пиршество было прервано неожиданным и неуместным появлением Аэция, перешедшего через Сомму во главе своей легкой кавалерии. Столы, расставленные под прикрытием холма вдоль берегов живописной речки, были опрокинуты; франки были смяты прежде, чем успели взяться за оружие и выстроиться для битвы, и их бесполезная храбрость оказалась гибельной лишь для них самих. Следовавший за ними обоз доставил победителю богатую добычу, а случайности войны отдали невесту и окружавших ее девушек в руки новых любовников. Этот успех, достигнутый Аэцием благодаря его искусству и предприимчивости, мог бы набросить некоторую тень на воинскую предусмотрительность Клодиона, но король франков скоро восстановил свои силы и свою репутацию и удержал за собой обладание галльским королевством от берегов Рейна до берегов Соммы. [85] См. неясный рассказ об этом сражении у Сидония Аполлинария в Panegyr. Majorian. (212–230). Французские критики, торопившиеся основать свою монархию в Галлии, извлекали сильный аргумент из молчания Сидония, не осмелившегося заметить, что побежденные франки были вынуждены обратно перейти за Рейн (Дюбо, т. I, с. 332). В его царствование, по всей вероятности, вследствие неусидчивого характера его подданных, три столицы — Майнц, Трир и Кёльн — испытали на себе вражеское жестокосердие и алчность. Бедственное положение Кёльна продолжалось довольно долго вследствие того, что он оставался под властью тех самых варваров, которые удалились из разрушенного Трира, а Трир, в течение сорока лет подвергшийся четыре раза осаде и разграблению, старался заглушить воспоминание о пережитых бедствиях пустыми развлечениями цирка. [86] Сальвиан ( de Gubernatione Dei , VI) описал туманным и напыщенным слогом бедствия этих трех городов, ясно рассказанные у Маску в его Истории древних германцев (IX, 21). [Трир был резиденцией императоров и, вероятно, должен был более других городов пострадать от опустошительных нашествий. Если же он подвергся четырем таким нашествиям в течение сорока лет, то, вероятно, или быстро от них оправился, или не представлялось повода для возобновления этих нападений. Тот факт, что там был цирк и находились денежные средства для устройства в нем игр, не может служить доказательством его бедственного положения, которое становится еще более сомнительным ввиду того, что своим безуспешным сопротивлением он попытался остановить наступление Аттилы (Шмидт, I, 175). О древнем великолепии Трира см.: Виттенбах, Римские древности города Трира . изд. Даусона Тернера, Лондон, 1839. — Изд. ] После смерти Клодиона, царствовавшего двадцать лет, его королевство сделалось театром раздоров и честолюбия двух его сыновей. Младший из них, Меровей, [87] Приск, описывая эту вражду, не называет двух братьев по имени; второго из них он видел в Риме безбородым юношей с длинными развевающимися волосами ( Historiens de France , т. I, с. 607, 608). Бенедиктинские издатели склоняются к тому мнению, что это были сыновья какого-нибудь неизвестного короля франков, царствовавшего на берегах Неккера, но аргументы Фонсеманя ( Mem. de l'Academie ets. , т. VIII, с. 464), по-видимому, доказывают, что наследство Клодиона оспаривалось его двумя сыновьями и что младший из этих сыновей был отец Хильдериха Меровей. стал искать покровительства Рима; он был принят при императорском дворе как союзник Валентиниана и как приемный сын патриция Аэция и возвратился на родину с великолепными подарками и с самыми горячими уверениями в дружбе и в готовности оказать ему помощь. Его старший брат, в его отсутствие, искал с таким же рвением помощи Аттилы, и царь гуннов охотно вступил в союз, облегчавший ему переправу через Рейн и доставлявший ему благовидный предлог для вторжения в Галлию. [88] Под управлением рода Меровингов престол был наследственным, но все сыновья умершего монарха имели право на равную долю из его сокровищ и из его территориальных владений (см. диссертации Фонсеманя в шестом и восьмом томах Mem. de l'Academie ets. ).