Эдвард Хаттон - Аттила. Предводитель гуннов

Когда Аттила объявил о своей готовности вступиться за своих союзников вандалов и франков, этот варварский монарх, увлекаясь чем-то вроде романтического рыцарства, в то же время выступил в качестве любовника и витязя принцессы Гонории. Сестра Валентиниана воспитывалась в равеннском дворце, а поскольку ее вступление в брак могло в некоторой мере грозить опасностью для государства, то ей был дан титул «августа» [89] До сих пор сохранилась медаль с изображением красавицы Гонории, украшенной титулом «августа»; на оборотной стороне медали, вокруг монограммы Христа, сделана неуместная надпись: Salus Reipublicae (см.: Дюканж, Familiae Byzantinae , с. 67–73). [Эктель (VIII, 189) порицает льстивые надписи на ее медалях, которые, вероятно, были вычеканены в то время, когда ей было только три года. — Изд. ] для того, чтобы никто из подданных не осмеливался заявлять притязания на ее сердце. Но едва успела прекрасная Гонория достигнуть пятнадцати лет, как ей стало невыносимо докучливое величие, навсегда лишавшее ее наслаждений искренней сердечной привязанности. Гонория томилась тоской среди тщеславной и не удовлетворявшей ее роскоши и наконец, отдавшись своим естественным влечениям, бросилась в объятия своего камергера Евгения. Признаки беременности скоро обнаружили тайну ее вины и позора (такова нелепая манера выражаться, усвоенная деспотизмом мужчин), но бесчестие императорского семейства сделалось всем известным вследствие непредусмотрительности императрицы Плацидии, которая подвергла свою дочь строгому и постыдному затворничеству, а затем отправила ее в ссылку в Константинополь. Несчастная принцесса провела лет двенадцать или четырнадцать в скучном обществе сестер Феодосия и их избранных подруг, не имея никакого права на украшавший их венец целомудрия и неохотно подражая монашескому усердию, с которым они молились, постились и присутствовали на всенощных бдениях. Соскучившись таким продолжительным и безвыходным безбрачием, она решилась на странный и отчаянный поступок. Имя Аттилы было всем хорошо знакомо в Константинополе и на всех наводило страх, а часто приезжавшие гуннские послы постоянно поддерживали отношения между его лагерем и императорским двором. Своим любовным влечениям или, вернее, своей жажде мщения дочь Плацидии принесла в жертву и свои обязанности, и свои предубеждения; она предложила отдаться в руки варвара, который говорил на незнакомом ей языке, у которого была почти нечеловеческая наружность и к религии и нравам которого она питала отвращение. Через одного преданного ей евнуха она переслала Аттиле кольцо в залог своей искренности и настоятельно убеждала его предъявить на нее свои права как на свою законную невесту, с которой он втайне помолвлен. Однако эти непристойные заискивания были приняты холодно и с пренебрежением, и царь гуннов не переставал увеличивать число своих жен до тех пор, пока более сильные страсти — честолюбие и корыстолюбие — не внушили ему любовного влечения к Гонории. Формальное требование руки принцессы Гонории и полагающейся ей доли из императорских владений предшествовало вторжению в Галлию и послужило для него оправданием. Предшественники Аттилы, древние танжу, нередко обращались с такими же высокомерными притязаниями к китайским принцессам, а требования царя гуннов были не менее оскорбительны для римского величия. Его послам было решительно отказано, но в мягкой форме. Хотя в пользу наследственных прав женщин и можно было бы сослаться на недавние примеры Плацидии и Пульхерии, эти права были решительно отвергнуты, и на притязания скифского любовника ответили, что Гонория уже связана такими узами, которые не могут быть расторгнуты. [90] См.: Приск, с. 39, 40. Можно было бы основательно ссылаться на тот факт, что если бы лица женского пола могли вступать по наследству на императорский престол, то сам Валентиниан, будучи женатым на дочери и наследнице Феодосия Младшего, мог бы предъявить свои права на Восточную империю. Когда ее тайные сношения с царем гуннов сделались известны, преступная принцесса была выслана из Константинополя в Италию, как такая личность, которая может возбуждать лишь отвращение; ее жизнь пощадили, но, после совершения брачного обряда с каким-то незнатным и номинальным супругом, она была навсегда заключена в тюрьму, чтобы оплакивать там те преступления и несчастья, которых она избежала бы, если бы не родилась дочерью императора. [91] Приключения Гонории поверхностно описаны Иорданом ( De Successione Regnum , гл. 97; De Rebus Geticis , гл. 42) и в Хрониках Проспера и Марцеллина; но в этих приключениях не было бы ни последовательности, ни правдоподобия, если бы мы не отделили любовную интригу Гонории с Евгением от ее обращения к Аттиле промежутком времени и места.

Галльский уроженец и современник этих событий ученый и красноречивый Сидоний, бывший впоследствии клермонским епископом, обещал одному из своих друзей написать подробную историю войны, предпринятой Аттилой. Если бы скромность Сидония не отняла у него смелости продолжать этот интересный труд, [92] «Exegeras mihi, ut promitterem tibi, Attilae bellum stylo me posteris intimaturum… coeperam scribere, sed operis arrepti fasce perspecto, taeduit inchoasse» (Сидоний Аполлинарий, VIII, 15). историк описал бы нам с безыскусной правдивостью те достопамятные события, на которые поэт лишь вкратце намекал в своих неясных и двусмысленных метафорах. [93] …Subito cum rupta tumultu Barbaries totas in te transfuderat Arctos, Gallia. Pugnacem Rugum comitante Gelono Gepida trux sequitur; Scyrum Burgundio cogit: Ghunus, Bellonotus, Neurus, Basterna, Toringus, Bructerus, ulvosa vel quern Nicer abluit unda Prorumpit Francus. Cecidit cilo secta bipenni Hercynia in lintres, et Rhenum texuit alno. Et jam terrificis diffuderat Attila turmis In campos se, Belga, tuos. Panegyr. Avit. , 319 Цари и народы Германии и Скифии от берегов Волги и, быть может, до берегов Дуная отозвались на воинственный призыв Аттилы. Из царской деревни, лежавшей на равнинах Венгрии, его знамя стало передвигаться к Западу, и, пройдя миль семьсот или восемьсот, он достиг слияния Рейна с Неккером, где к нему присоединились те франки, которые признавали над собой власть его союзника, старшего из сыновей Клодиона. Легкий отряд варваров, бродя в поисках добычи, мог бы дождаться зимы, чтобы перейти реку по льду, но для бесчисленной кавалерии гуннов требовалось такое громадное количество фуража и провизии, которое можно было добыть только в более мягком климате; Герцинский лес доставил материалы для сооружения плавучего моста, и мириады варваров разлились с непреодолимой стремительностью по бельгийским провинциям. [94] Самое достоверное и подробное описание этой войны находится у Иордана ( De Rebus Geticis , гл. 36–41), который иногда сокращал, а иногда переписывал более подробный рассказ Кассиодора. Считаю нужным заметить раз и навсегда, что произведения Иордана следует исправлять и объяснять при помощи Григория Турского (II 5–7) и Хроник Идация, Исидора и двух Просперов. Все древние свидетельства собраны и помещены в Historiens de France , но читателя следует предупредить, что он должен с осторожностью относиться к мнимому извлечению из Хроники Идация (в числе отрывков Фредегария, т. II, с. 462), которое часто не сходится с подлинным текстом галльского епископа. [Многочисленные шайки, находившиеся под начальством Аттилы, должно быть, перешли через Рейн в нескольких местах. Тонгр, Вормс, Майнц, Трир, Шпейер и Страсбург были взяты приступом почти одновременно (Шмидт, I. 175). Вблизи от Ренена, в голландском Гвельдерланде, вершина высокой горы окружена старинной стеной, которая до сих пор сохранила название De Hunnen-Schants , — гуннского укрепления. Она, вероятно, была сооружена и снабжена гарнизоном для того, чтобы держать в страхе батавов, над островом которых она господствовала. — Изд. ]. Всю Галлию объял ужас, а традиция прикрасила разнообразные бедствия, постигшие ее города, рассказами о мучениках и чудесах. [95] Древние сочинители легенд заслуживают некоторого внимания, потому что они были вынуждены примешивать к своим вымыслам исторические факты своего времени (см. жизнеописания св. Лупа, св. Аниана, епископов Мецских, св. Женевьевы и др. в Historiens de France , т. I, с. 644, 645, 649; т. III с, 369). Труа был обязан своим спасением заслугам св. Люпуса, св. Серваций переселился в другой мир для того, чтобы не быть свидетелем разрушения Тонгра, а молитвы св. Женевьевы отклонили наступление Аттилы от окрестностей Парижа. Но поскольку в галльских городах почти не было ни святых, ни солдат, то гунны осаждали их и брали приступом, а на примере Меца [96] Сомнения, которые высказывает граф де Буа ( Hist, des Реuples de l'Europe , т. VII, с. 539, 540), не могут быть согласованы ни с каким принципом здравого смысла или здравой критики. Разве Григорий Турский не точен в своем описании разрушения Меца? Разве по прошествии только ста лет мог он ничего не знать и другие могли ничего не знать о судьбе, постигшей город, который был резиденцией их государей, королей Австразии? Ученый граф, как будто вознамерившись написать апологию Аттилы и варваров, ссылается на ложного Идация («parcens civitatibus Germaniae et Galliae») и забывает, что настоящий Идаций говорит «plurimae civitates effractae», в числе которых он называет и Мец. они доказали, что придерживались своих обычных правил войны. Они убивали без разбору и священников у подножия алтарей, и детей, которых епископ спешил окрестить ввиду приближавшейся опасности; цветущий город был предан пламени, и одинокая капелла в честь св. Стефана обозначила то место, где он в ту пору находился. От берегов Рейна и Мозеля Аттила проник в глубь Галлии, перешел Сену подле Оксера и, после продолжительного и трудного похода, раскинул свой лагерь под стенами Орлеана. Он желал обеспечить свои завоевания приобретением выгодного поста, господствующего над переправой через Луару, и полагался на тайное приглашение короля аланов Сангибана, обещавшего изменой выдать ему город и перейти под его знамя. Но этот заговор был открыт и не удался; вокруг Орлеана были возведены новые укрепления, и приступы гуннов были с энергией отражены храбрыми солдатами и гражданами, защищавшими город. Пастырское усердие епископа Аниана, отличавшегося первобытной святостью и необыкновенным благоразумием, истощило все ухищрения религиозной политики на то, чтобы поддержать в них мужество до прибытия ожидаемой помощи. После упорной осады городские стены стали разрушаться от действия метательных машин; гунны уже заняли предместья, а те из жителей, которые были не способны носить оружие, проводили время в молитвах. Аниан, тревожно считавший дни и часы, отправил на городской вал надежного гонца с приказанием посмотреть, не виднеется ли что-нибудь вдали. Гонец возвращался два раза, не принося никаких известий, которые могли бы внушить надежду или доставить утешение, но в своем третьем донесении он упомянул о небольшом облачке, которое виднелось на краю горизонта. «Это помощь Божия!» — воскликнул епископ тоном благочестивой уверенности, и все присутствовавшие повторили вслед за ним: «Это помощь Божия!» Отдаленный предмет, на который были устремлены все взоры, принимал с каждой минутой более широкие размеры и становился более ясным; зрители стали мало-помалу различать римские и готские знамена, а благоприятный ветер, отнеся в сторону пыль, раскрыл густые ряды эскадронов Аэция и Теодорида, спешивших на помощь к Орлеану.