Ступников Юрьевич - Всё к лучшему

Для русских журналистов, публицистов и писателей на всем Западном побережье США реальны были только бюро радио «Свобода», «Голос Америки» и старейшая эмигрантская газета в Нью-Йорке.

Тесная – как свобода выбирать. И это на всех и про всех…

Тогда, на гребне «Третьей волны» 1978-1979 годов, до ввода советских войск в Афганистан, в США приехало довольно много эмигрантов. А выходила фактически одна газета – «Новое русское слово», ежедневная, но серьезная, до сухости по рту.

Народу уже требовалось что-то попроще. И еще – для разнообразия.

Но, если честно, не в народе дело. Ему выживать надо. Язык хватать, переучиваться, зарабатывать, учиться экономить, изучать свои счета и вырезать из бесплатных приложений рекламки со скидками на продукты в супермаркетах. На досуге можно и о политике поговорить. Или о родне.

Другое дело, что тогда приехало относительно много интеллигенции. Творческой. Любопытной. Грамотной. Все-таки из Советского Союза. Со своими представлениями, самоуважением, мессианствами, амбициями.

Им здесь никто не мешал. Но никто и не слышал. Давали работать – на то она и свобода. Но не работу.

Иными словами, для журналистов, даже преуспевших еще вчера, не говоря уже о писателях, мест не было. А новые без денег не создашь. В Америке-то, оказывается, все, главным образом, на английском. И местных авторов достаточно.

Вот и вышло, что напечататься можно. И даже издать книгу можно. Но без или почти без оплаты.

Короче, пиши – не хочу.

Работа, конечно же, была, но на прокорм. Поэтому один из основателей «Нового американца» стал поначалу, по новой профессии, лифтером. Другие – кто где, на подхвате. Или просто на социальном пособии, но с подработкой за наличные. Ничего страшного, если ты здесь живешь или не рассказываешь об этом русским. Что тогда – что сегодня.

Перипетии судьбы в западном мире не страшны. Они не отталкивают окружающих. Потому что жизнь здесь – это процесс для тех, кто плывет. Как правило, в несильный, но перманентный шторм. Вверх-вниз.

Благополучный штиль временами приходит позже. Иногда тоже на время. Иногда не успевает прийти. Как у того же Довлатова.

Сами американцы не то что не пугались рассказывать о том, как трудно начинали то или иное дело, как их бросало по жизни, но даже гордились этим. И человека воспринимали так, как он себя сам идентифицировал, не додумывая его жизнь. Здесь это не принято – напрягаться по поводу других.

– Журналист? Журналист. Писатель? Писатель. Программист? Программист. Продавец? Продавец. Сегодня нет постоянной работы? Не страшно – будет. Я сам в другой сфере, но у меня есть знакомый или родственник. Спрошу. Не сдавайся…

«Опускал» человека только велфер – пособие по бедности. Это отбивало всякий серьезный интерес. Я это видел по другим и поэтому никогда за помощью не обращался. И встречал от американцев, понятно, что не от всех, но – желание помочь. С работой. Там рыбу динамитом глушить не принято. Разве что в кино. Получи свою удочку и вылавливай – насколько умения хватит.

Но «межсезонье», неполная или непостоянная работа… У кого этого не было?

И вот тогда в Нью-Йорке нашелся человек, о котором совсем не говорят. Даже не упоминают. Но имя которого, между прочим, стояло в «Новом американце» как председателя компании. Звали его Артур Гольдберг.

Он и придумал неправительственную организацию, которая включала бы в себя ряд проектов, которые делали, как и свое рабочее место, творческие русские. Те самые, кто не желал на всю оставшуюся жизнь переучиваться в программиста, становиться таксистом, огранщиком алмазов или домоуправом под названием «супер».

Музей русского современного искусства, издательство, а потом и журнал «Стрелец» создал Александр Глезер. Сам по себе человек-история нонконформистской живописи в СССР, один из организаторов «бульдозерной выставки» 1974 года, когда одуревшие от глупости власти пустили на самодеятельный вернисаж нонконформистов настоящий бульдозер и самосвалы с озеленением территории.

Саженцы срочно посадили. Художников разогнали. И открыли миру русский андеграунд.

Глезера заставили уехать. Но он смог организовать переправку на Запад картин, враз ставших популярными на Западе, Рабина, Свешникова, Целкова… И просто нонконформистов.

Несмотря на фамилию, Глезер был православным и даже монархистом. Он поначалу осел в Париже и создал там из вывезенных картин первый Музей современного русского исскуства в изгнании. Русский андеграунд.

Это было романтично, но французы оказались прижимистыми, и, более того, у беженца возникли проблемы с их службой безопасности. Той самой «сюрте».

Откуда картины да почему? Каналы доставки и неподконтрольные связные. Им это надо?

И с Москвой из-за жестких антикоммунистов, они ссориться не хотели. Европа…

Тогда Глезер поехал в США, где на самом деле были все деньги и фонды, и уже здесь, помыкавшись, встретил Гольдберга. Так появился американский вариант парижского музея. И его главный донор.

В Комитет входило несколько проектов. Гуманитарных. Но были и чисто политические. Мониторинг нарушения в Советском Союзе международных почтовых правил вел выходец из теперь уже Нижнего Новгорода. Он ухитрился собрать небольшую выставку и даже ездил с ней по стране.

Сам же Гольдберг занимался чем-то, связанным с недвижимостью и обустройством в ней эмигрантов.

Одно свое здание он отдал под бесприбыльную, это важно, организацию. Бесплатно. Но не совсем. Через Комитет. Можно было обращаться за грантами, за помощью, за благотворительностью и, возможно, самое главное, списывать налоги. С приличных доходов от предоставления аренды той же недвижимости.

С другой стороны, покровительство таким проектам давало серьезный вес в обществе и в деловом мире. Дающий да обрящет.

Артур внешне было одет довольно небрежно, ездил на обычной машине, его жена и дети выглядели как не очень обеспеченная многодетная еврейская семья из Бруклина. Но он ценил каждый цент. Потому и был богат.

Однажды на встрече с читателями издательства «Третья волна» не оказалось помощника. Артур сам встал у лотка с книгами и с воодушевлением похвалился потом, что заработал несколько долларов. Он был счастлив. Не играя. От души.

Я не знаю, был ли сразу создан при Комитете и небольшой частный банк, разместившийся на первом этаже, но в середине восьмидесятых именно он был финансовой основой всех пректов.

До тех пор, пока на на моих глазах его не прикрыло ФБР. Осенью 1987 года.

Пришел на работу, а там парни в зеленых форменках бегают, ящики вытаскивают. И на спине у них «FBI». Тогда все и закончилось.

А поскольку для меня все еще только начиналось, то что стало с банком и Комитетом абсорбции, я уже не знаю. Не отслеживал.