Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия

Все были удивлены поведением кабинет-министра. Этого никто из посетителей приемной Бирона не ожидал. Нанести побои кому-то в покоях герцога Курляндского — значило оскорбить самого герцога.

В разгар расправы над пиитом, в приемной появился Пьетро Мира. Он увидел, как Волынский избивает кого-то, и схватил его за руку. Тот почувствовал железные пальцы на своем запястье.

— Кто посмел? — зарычал Волынский.

— Вы слишком увлеклись, сударь, — по-русски ответил Мира и отпустил руку кабинет-министра. — Это приемная светлевшего герцога Бирона, обер-камергера двора ея императорского величества.

— Я кабинет-министр!

— И это дает вам право на бесчинство? — совершенно спокойно спросил Пьетро.

— А ты как смеешь, шут, учить меня приличиям? Много возомнил о себе? Али по палке соскучился?

— Меня, сударь, палки не берут. Я на палки могу статью ответить. А сталь не переварит ваш сиятельный желудок! Так что не грозите мне, сударь. А за бесчинство свое вы перед его светлостью герцогом ответите.

Волынский не осмелился ударить шута. Педрилло вызывал страх у многих. На него поднять руку мог лишь тот, кто не знал кто он такой. Как было в случае с поручиком Булгаковым.

Кабинет-министр повернулся к Тредиаковскому и сказал строго:

— А ты чтобы сегодня же начал стихи слагать к свадьбе шутовской. То повеление государыни нашей. Али ты и государыню императрицу ни во что не ставишь? Так я как на доклад попаду, скажу ея величеству, что господин Тредиаковский не желает ея приказ выполнить. Слишком он великий пиит, для стихов тех.

— Я приказ государыни завсегда выполнить готов, — сказал Тредиакосвкий, поняв, что Волынский зовет его на "скользкую почву" с приказом императрицы связанной…

Вскоре в свои покои, когда все просители оттуда разошлись, вернулся герцог Бирон. Ему уже рассказали о драке учиненной здесь Волынским.

Эрнест Иоганн был возмущен проступком кабинет-министра. Это был вызов лично ему. И вызов громкий похожий на оплеуху….

Год 1739, ноябрь, 14 дня. Санкт-Петербург. Во дворце. Волынский у императрицы.

Артемий Петрович Волынский понял, что погорячился, бросив вызов самому Бирону. Рано еще было выступать против герцога. Рано. Стоило еще подождать и укрепиться при дворе. Но что сделано, то сделано.

И теперь ему первому стоило донести обо всем государыне, пока враги не подали свою версию событий.

Анна приняла кабинет-министра сразу и спросила, как идут приготовления.

— Все в порядке, ваше величество. Ваш приказ выполняется, и все верные подданные стараются дабы волю государыни выполнить. Вот только пиит Васька Тредиаковский не сразу согласился вирши на свадьбу шутов писать. Ниже его заслуги сие поручение.

— Что? Как это ниже заслуг? Он что мой приказ осмеливается осуждать? — спросила Анна.

— Не прямо, государыня. Хитер Васька-то. Я за ним уже сколь раз посылал. Мол, государыне стихи надобны. А он и носу не кажет. И решил я сам до него пойти. И застал его в приемной у светлейшего герцога Бирона. Но он там предерзко мне ответил, что я, де, не его начальство, и мои приказы для него ничто. Да и стихов к свадьбе шутовской он писать не станет.

— Вот негодяй! Али мои милости для него ничто? Мои указы ничто? Арестовать мерзавца!

— Матушка-государыня, я Тредиаковского уже наказал. Палкой его отходил как надобно. И стихи он станет слагать, а арестовывать его не надобно. Окромя него кто стихи сложит?

— Али один пиит в империи моей? — спросила Анна. — Можно и Якобу Штелину то поручить.

— Но Штелин немец, ваше величество, так как Тредиаковский не напишет русским языком.

— Ладно! Не нужно арестовывать пиита. Путь пишет стихи. Но ежели еще про его строптивость что услышу — не помилую!

— Однако, матушка государыня, я того пиитишку в покоях герцога побил палкой. И оттого его светлость Бирон может жаловаться на меня.

— Я твоя заступа, Петрович. Наказал нахала правильно! Пусть нос свой не задирает.

Волынский низко поклонился императрице и покинул её покои. Эту партию он выиграл. Можно было бы еще и Адамку Педрилло проучить, и на него жалобу за бесчестье подать, но Волынский знал, как императрица над его шуткой с переодеванием в лакея и похищением певицы Дорио хохотала. Не стоило шута пока задирать. Они потом сочтутся…..

17 декабря года 1739-го был окончательно ратифицирован мирный договор между Российской и Османской империями. Обмен ратификационными актами состоялся в Константинополе.

В Петербурге были к этому приготовлены многочисленные развлечения, балы, фейерверки, народные гуляния, и, наконец, грандиозная свадьба шутов в Ледяном доме.

Год 1740, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Войска в столице империи.

В этот день состоялся торжественный вход в Петербург полков лейб-гвардии, которые в турецкой кампании участие принимали. Марш начался от Московской ямской заставы и прошел до императорского дворца.

Анна, имевшая чин полковника гвардии, стояла на балконе дворцовом, в платье роскошном и в шубе собольей. Её голову венчала аккуратная шапочка. Царица махала рукой войскам, что с барабанным боем и под знаменами развернутыми, стройными рядами мимо шли и "виват" государыне кричали.

Во главе гвардии шел брат фаворита императрицы вернувшийся с войны Густав Бирон. Штаб и обер-офицеры шли с обнаженными шпагами, и у солдат были примкнуты штыки. У шляп гвардейцев, сверх бантов, за поля были заправлены кокарды из лаврового листа. Императрица так распорядилась, ибо в древние времена римляне, что с победой возвращались, входили в Рим с венцами лавровыми.

Затем императрица вместе с придворными опустилась в галерею, дабы милость офицерам гвардии, туда приглашенным, оказать. Рядом с Анной вышагивали герцог Бирон, вице-канцлер граф Остерман, фельдмаршал Миних, кабинет-министры Черкасский и Волынский, обер-гофмаршал Лефенвольде, посол Австрии маркиз Ботта, фельдмаршал Ласи, принц Гессенский.

— Рада видеть офицеров славной гвардии Российской! — заговорила императрица. — Рада приветствовать мою лейб-гвардию, что славой бессмертной себя покрыла в войне с турками и татарами. И все вы будете за службы свои мною отмечены, господа офицеры! А сейчас я хочу вас из своих рук венгерским вином потчевать!

И стала Анна у большой бочки с вином оделять каждого подошедшего офицера чашею вина. Они угощение принимали и руку императрицы целовали…

Андрей Хрущев стоял вдалеке от императрицы рядом с архитектором Еропкиным.