Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия

— Наш Артемий при самой императрице! Даже впереди Остермана.

— Входит в большой фавор. Может и выйдет из этого что-то. Не зря мои строители Ледяной дворец строили. Получился такой, что загляденье прямо. Будут помнить Еропкина.

— Скоро показывать его царице станут?

— Скоро. Вот последние скульптуры установим, и разные мелочи завершим и все.

— Сегодня во дворце вечером торжественный прием. Государыня станет генералов награждать.

— Мне приглашение Артемий дал. А ты будешь ли во дворце?

— Буду. И мне приглашение Петрович выхлопотал….

Недалеко от Хрущова и Еропкина находился незаметный и вездесущий Лейба Либман. Он не пропустил ни слова из сказанного этими господами.

"В фавор мечтает войти Волынский в небывалый, — про себя думал Либман. — Он на место Бирона подле императрицы метит. И широко шагает этот русский ворюга. А после свадьбы в Ледяном дворце его положение может лишь упрочиться. Ведь Анне нужен регент, что положение Анны Леопольдовны укрепить сможет. А, если подумать, то лучше Волынского и не сыскать. А возвышение Волынского сие смерть для меня и еще для многих, кто у подножия трона ныне обретаются".

Либман понимал что ему есть про сто подумать….

Пьетро Мира высматривал среди толпы женщин Марию Дорио. И нашел её. На Марии была великолепная беличья шубка с серебряным позументом, и кокетливая шапочка, отороченная мехом черно-бурой лисы (в галерее было холодно). И рядом с ней, как всегда, стоял с гордым видом капельмейстер итальянской капеллы сеньор Франческо Арайя.

— Высмотрел свою милую? — спросил кто-то за спиной у Педрилло.

Пьетро обернулся и увидел рядом улыбавшуюся физиономию Кульковского.

— Ты снова здесь?

— А где мне быть? Коли я желаю тебе услугу оказать.

— Мне? — не понял Кульковского Мира.

— Ну не токмо тебе, но и твоему господину герцогу.

— А отчего ты такое время для своей услуги выбрал? Али во дворце ты меня не видишь? Вчера только виделись вечером.

— При дворе слишком много ушей и глаз. И они все слушают и все высматривают. Так вот слушай меня, Адамка, повторять не стану. Видишь нашего фельдмаршала, что от гордости так и раздувается?

— Которого из фельдмаршалов?

— Миниха естественно. Он ведь себя главной фигурой здесь мнит. И я могу тебе сказать, что ему от матушки-государыни просить угодно будет. Ведь императрица обещала его наградить, как он того попросит за взятие Хотина.

— И что же он попросит? Голову Бирона? — усмехнулся Пьетро.

— Корону герцога Украины.

— Но там разве есть герцоги?

— Миних желает быть первым. Передай это своему господину, Адамка. Пусть он знает, что Кульковский многое может для него разузнать…

Бирон сказал Анне о намерении Миниха, сделать его герцогом. Императрица тому только рассмеялась. Немцу Миниху стать герцогом Украины?

— Дак в Малороссии и своего гетмана малороссы не слушают. А кто его там почитать станет? Он желает стать герцогом без герцогства?

— Ему нужна не корона Украины, Анхен, — сказал Бирон. — Ему нужно именоваться владетельным герцогом. Тогда он может претендовать на регентство. Ведь он не русский. И регентом может стать, будучи приближен к особам владетельным.

— Российской империи регентом? — спросила Анна уже сурово. — Но я еще жива, Эрнест!

— Но многие уже делят власть, Анхен. Многие считают, что не долговечна ты.

— Многие это кто?

— Миних жаждет власти при Анне Леопольдовне. И Волынский также!

— Снова ты про Волынского, Эрнест! И Остерман постоянно мне про него гадости говорит. Ты за драку в твоей приемной на него столь обижен?

— Я ему доверял, и я ему много раз помогал! Когда его судили за воровство, я за него перед тобой слово замолвил. Кто протолкнул его в кабинет-министры? Я! Либман мне сколь раз говорил, что Волынский вор, негодяй и предатель! Я ему не верил. Либман говорил, что Волынский рвется к власти. Я не верил! Но нынче вижу — прав был мой фактор Лейба.

— Эрнест, Волынский крут и горяч. То мне ведомо. Но он мне служит верно! А сколь мало преданных людей сам знаешь!

— Но он против меня пошел, Анхен! Или я более тебе не друг?

— Эрнест! Прекрати!

— Но он в моей приемной избил персону в Росси не последнюю. Не слугу и не холопа наказал он, а члена императорской Академии наук. И в присутствии слуг моих и просителей, что ко мне пришли за защитой и справедливостью. Хороша справедливость! И своих извинений он мне не принес!

— Но я сама его за Тредиаковского простила. Сей пиит слишком зарвался, и милостей моих не ценил.

— Но, Анхен…

— Нет, Энест! Хватит, не то я рассержусь! Ты лучше последний анекдот про шута Адамку послушай…..

Год 1740, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Большой прием у государыни императрицы.

Анна Ивановна вечером на приеме придворном появилась в алом парчовом платье и с бриллиантовой короной в прическе. За ней пажи несли шлейф. Все приглашенные склонились в низком поклоне, после того как церемониймейстер провозгласил:

— Ея величество государыня, императрица всероссийская Анна Иоанновна!

Императрица села на трон. Рядом с ней как всегда пристроились Буженинова, Новокшенова, Юшкова, и два арапчонка, недавно подаренных султаном турецким.

Пришло время раздавать награды отличившимся на войне.

— Многим я обязана воинству российскому что чести и славы нашей не посрамили! И потому наградить достойных желаю. Пусть солдаты армии моей неделю гуляют за мой счет! Он всех тягот служебных на сии дни солдат и офицеров освободить! Двери кабаков для них распахнуть! Я сама за все выпитое и съеденное расплачусь!

Секретари записали волю императрицы.

— Высокородный герцог Курляндии и Семигалии! — произнесла потом Анна. — Приблизьтесь к трону!

Бирон был одет в серый камзол с серебром, на его кафтане сверкали ордена, и букли пышного седого парика опустились при поклоне, и с них посыпалась серебристая пудра.

— Герцог! За многие ваши советы полезные и за службу верную, жалую вам в благодарение сумму в 2 миллиона рублей!

Бирон низко поклонился. Он знал, что думают сейчас многие из придворных. Мол, Бирон ни капли крови не пролив, два миллиона от казны заработал.

— Прости, матушка-государыня, раба твоего! Не могу я столь много от тебя принять. Сие превыше заслуг моих скромных. Я ведь с турками не сражался. И потому лишь сто тысяч от щедрот твоих принять могу.

— Скоромность твоя, герцог известна. Пусть будет по-твоему! А ты, Андрей Иваныч, за услуги твои чего просишь?

Анна посмотрела на своего вице-канцлера.

— Я не достоит награды большой, матушка-государыня, — ответил Остерман, потупив взор свой.

— Но чего просишь для себя, вице-канцлер?

— Мне токмо служба твоя, матушка, дорога. То честь великая, и тем я уже тебе благодарен. А иной награды мне не надобно.