Роберт Гулрик - Верная жена

Тут раздался треск. Черный лед расколола белая извилистая линия. Антонио погрузился в холодную воду, под лед. Он вынырнул наверх, но ударился головой, и его кровь смешалась с темной водой.

Антонио боролся, но не мог найти выхода и, потеряв сознание, ушел в черную воду. Его тело слабо виднелось подо льдом.

Ральф Труит взвыл от страха и попытался подобраться к своему мальчику, но лед под ним стал крушиться. Тогда он побежал к сараю, нашел шест и веревку и помчался назад к воде, пытаясь спасти сына, спасти годы и дни. Он не знал или не признавал, что Антонио уже мертв. Подо льдом появились красные разводы. Они окружали безжизненное тело. Руки Антонио были распахнуты, будто он летел, голова опущена, словно с большой высоты он смотрел на маленькую землю.

Шест и веревка оказались бесполезны, Антонио пролежал подо льдом всю ночь. Ральф был безутешен. Плакал в одиночестве. Молчал. Ничего не ел.

Кэтрин не могла уснуть. Она бродила по залам огромного дома, смотрела на картины, проводила рукой по мебели. Вошла в комнаты Антонио, упаковала в чемоданы его вещи. Сняла с кровати постельное белье, вдохнула запах бывшего любовника. Она рыдала, пока не кончились слезы. Затем спустилась, легла на узкую кровать в детской и задремала.

Наутро они вызвали из города людей и вытащили Антонио из воды. Его рубашка по-прежнему была очень белой. Он был длинным, узким и легким как мальчик. Труп уложили в повозку, черные волосы примерзли к черепу. Тело освещал утренний свет и обдувал теплый ветер.

Ральф бы его простил. Он заключил бы своего сына в объятия, стал бы утешать его, как маленького: «Тсс, тсс, все в порядке, ничего плохого больше не будет». Старая история завершилась. Он прижал бы губы ко рту сына, дышал бы в него, пока теплое дыхание не наполнило бы легкие. Глаза сына открылись бы и с доверием на него посмотрели.

Но все бесполезно. Это просто еще одна история. История Ральфа, Эмилии, Антонио, Кэтрин и покойных родителей, умерших кто рано, кто позже. История людей, ранивших один другого, как это бывает, людей эгоистичных и не мудрых, попавших в ловушку тяжелых воспоминаний.

Еще одна история о том, как холод навсегда пробирается в ваши кости. Прошлое застревает в вашем сердце и не оставляет в покое. Это история о боли и горечи из-за того, что с вами приключилось в детстве, когда вы были маленьким и не могли защититься, но уже на себе испытали, что такое зло. Вам не с кем было поделиться, и вы держали чувства в секрете. Вы понимали свою боль и боль других, но при этом были бессильны исправить ситуацию и делали все по-своему. За это к вам пришла расплата.

Это история о сыне, который замыслил убить отца. История об отце, который, несмотря на доброе сердце, не смог переступить через единственный горький момент в своей биографии. Это история о яде, который заставляет вас плакать во сне и поначалу вызывает восторг. История о людях, которые не считают, что жизнь выше смерти, пока не становится слишком поздно, которые отрекаются от своего доброго сердца и бросают его, как игрушку в пыльной детской. Это история о тех, кто видит много, но помнит мало, а постигает и того меньше. История о разрушающих самих себя, калечащих собственную судьбу и ступающих по жизням окружающих. Таким людям нельзя помочь, невозможно облегчить их страдания любовью, лаской и очарованием. Они забывают ласку и любовь и не знают, что могут спасти от отчаяния даже самую уродливую жизнь.

Это история об отчаянии.

На похоронах их было только трое — Ральф, Кэтрин и миссис Ларсен. Труит сам вырыл могилу — целый день копал оттаивающую землю. Слез не было. Пришел священник одной из церквей, произнес несколько слов, и Антонио погребли возле старого дома рядом с его сестрой и родителями Ральфа.

Гроб показался Кэтрин огромным. Невозможно было поверить, что в нем заперто красивое тело Антонио, что оно навечно закрыто от света и воздуха. «Мне кажется, все на свету и на воздухе должны быть довольны, — сказал поэт, — Пусть тот, кто еще не в гробу и не в яме, знает, что он имеет достаточно». В присутствии мертвого Кэтрин испытала головокружительное ощущение жизни.

Через два дня она стояла на остатках прежнего сада, на месте своей мечты. От остального мира ее отделяли высокие стены. В уголках сада все еще лежал снег, а поваленные статуи были покрыты инеем. Казалось, что здесь на десять градусов холоднее, чем в остальном мире, хотя заднюю сторону дома с запада освещало яркое солнце. Кэтрин едва могла вспомнить, как все началось.

У нее появилось желание, и она поставила себе цель его осуществить. Она была уверена в своих действиях. Но все смешалось в повседневности, запуталось в образе жизни, в том, как сердце притягивает и отталкивает вещи, которых хочет и которых опасается. Ее собственное сердце увело ее в неожиданном направлении, она стала питать такие надежды, которых прежде себе не позволяла.

На ней было то самое синее шерстяное платье, которое она заканчивала, когда погиб Антонио. Она стояла сейчас, строгая и простая, посреди старого сада в скрытой части удивительного дома. Антонио умер. И для нее умерла целая жизнь.

Она понятия не имела, как теперь все повернется. Труит не общался с ней со дня смерти сына, а она не вмешивалась, уважая его безмерное горе. Они вместе сидели за длинным столом, но разговоров не было, после ужина не читали стихов, не было и секса в темноте. Она выбрала себе маленькую скромную спальню, скрылась там и плакала о том, что потеряла.

Кэтрин боялась. Переживала за будущее. Когда Труит оставит ее — а она думала, что так и случится, — ей некуда будет пойти. Она не хотела такого же исхода, как у Эмилии, — в одиночестве, в отвратительном доме. Не хотела, как Алиса, умереть в снегу в переулке, вспоминая, как хорошо было когда-то, и радуясь тому, что тяжкий груз существования, наконец-то, с нее снимают. Она умрет, покинутая даже ангелами, и будет смеяться, когда смерть холодными пальцами сожмет ей горло. У нее не осталось никого на свете. Весь ее мир сосредоточился здесь, а средства вернуться назад, к теплоте и покою, не было.

Воспоминания о том, как она проводила когда-то время, казались невероятными. Эти дни и ночи являлись к ней, словно страницы календаря, перелистываемые ребенком, — мутные месяцы и годы. Она посещала театр. Писала кокетливые письма, пачкая чернилами, которые пахли лавандой, рукав плиссированного платья, купленного в «Роскоши Парижа». Отворачивалась в постели от мужчин, чтобы не видеть денег, оставленных на тумбочке. Как странно все это! Тем не менее она не могла отрицать своих плохих воспоминаний и очередного разочарования. Мысли уносили ее далеко от того места, где она стояла.