Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

— Он, наверное, хотел полного триумфа, отец, — неожиданно прозвучал голос стоявшего неподалеку Гая. Дерзкий мальчишка не упустил случая уязвить Тиберия и напомнить ему, что усыновлен теперь Августом, а значит, по положению и он и Луций стали выше какого-то там мужа их матери.

Август, обожавший Гая, захохотал, откидывая голову назад. А Друз неожиданно вскинулся:

— Ах ты, щенок! Закрой свою щенячью пасть! И скажи спасибо, что здесь император, иначе я выдрал бы тебя как следует. — Он даже сделал короткий шаг по направлению к Гаю, отчего наглый мальчишка вздрогнул и попятился.

Вмешался Август, поймав вопросительный взгляд Ливии:

— Ну, ну, оставьте, вы оба! Здесь только я решаю, кого сечь, а кого нет. Гай, дружок! Удались к себе на время. Я позову тебя.

Друз скрипнул зубами от злости: Август и его унизил, поставив как бы на одну доску с паршивцем Гаем, и за Тиберия не заступился. А император, словно ничего и не произошло, повторил свой вопрос:

— Так как? Ты и вправду недоволен, Тиберий?

— О госуд… (Тиберий осекся, потому что Август не любил, когда его называли государем.) О нет, принцепс! Как я могу быть недовольным? Скорее мне… скорее мои заслуги переоценили…

Август все так же пристально глядел на Тиберия.

— Ха! Переоценили — скажешь тоже! — бесцеремонно вмешался в их разговор Друз. Он явно не желал ни в чем выказывать раболепия. — Недооценили — вот это будет правильно сказано! После всего, что ты сделал, брат…

— Ничего такого я не сделал, — поспешно перебил его Тиберий, стараясь сгладить неожиданно выперший в беседе острый угол. — Я только служил, и все. Любой на моем месте…

— Обгадился бы, — упрямо вставил Друз.

— Честь служить его вели… принцепсу и Риму… — Тиберий испугался уже по-настоящему. Он заметил, как Ливия смотрит на младшего сына. «Она же убьет его!» — подумал Тиберий. — Прошу тебя, брат, оставим этот разговор. Я всем доволен сверх меры.

— А, Друз? Что скажешь еще? — насмешливо спросил Август. — Здорово я вас обоих поддел, а? Да, я вижу — вы оба порядком одичали у себя в лесах! Придется вас обтесать немного!

И он опять захохотал, довольный своей шуткой.

Отсмеявшись, император повернулся и, сделав приглашающий жест, направился в ту часть дворца, где находился триклиний: это означало, что все приглашены к столу. Друз решил все-таки победить Августа в споре и, догнав его, продолжил:

— Но как же, цезарь? Здесь нарушен закон! Ведь большой триумф полагается за пять тысяч убитых врагов, разве нет?

— И что же? Тут есть юридическая тонкость, милый Друз, — отвечал Август, пришедший уже в благодушное настроение, из которого его было трудно вывести. — Триумф возможен, если в наличии пять тысяч трупов. Но он возможен также, если их будет и десять? Таких тонкостей в законе навалом, дорогой. Между тем, что возможно, и тем, что обязательно, — большая разница.

— Другим триумф назначался обязательно, цезарь.

— Брось. Здесь другой случай, — отмахнулся Август. Он приблизился к Друзу и понизил голос: — Мы с сенаторами исходили из двух положений. Первое: Тиберию на самом деле плевать на то, какую именно награду он получит. И второе: если все-таки не плевать, то у него останется стимул для наивысшей награды. Стимул, мой дорогой! — Август опять повысил голос и оглянулся на Тиберия — слышал ли тот.

Рядом с Тиберием была Ливия.

— Тебе в домашней обстановке не мешает твой венок, милый сын? — дружелюбно спросила она. — Ты вполне можешь снять его — ведь здесь на тебя уже не смотрят восторженные поклонники!

Тиберий, спохватившись, сдернул миртовый венок с головы. Повертел его в руках, не зная, куда деть. Ливия кивком подозвала смуглую рабыню-сирийку (Август таких любил), и та с глубоким поклоном, как драгоценность, приняла венок. Ливия довольно улыбнулась сыну.

— Август будет приятно удивлен такой скромностью, — сказала она. Потом подумала и добавила: — Это Юлий Цезарь любил закрыть свою лысину венком. Ты же не считаешь, что хоть чем-то похож на него?

И тихо засмеялась, потому что опять сумела указать Тиберию на его место. Он, впрочем, ничем не выразил своего отношения к очередной материнской ласке.

В триклинии расположились по старшинству: над всеми — Ливия и Август, как распорядители обеда. Ниже возлегли рядом Тиберий и Друз. И — так уж хитроумно оказались расставлены столы — справа от Августа и Ливии разместились Гай и Луций, причем даже когда они легли (хотя по возрасту им еще полагалось бы сидеть), то получилось, что оба юнца лежат выше, чем Друз с Тиберием. По левую руку от Августа разместились Антония, Юлия и Друз Младший (он сидел). Старший Друз, оглядев расположение участников обеда, хмыкнул, но, не желая, наверное, портить себе аппетит, только громко сказал, обращаясь к Тиберию:

— Ну и дела, брат! Пока мы с тобой воевали, здесь многое изменилось, ты не находишь? Пожалуй, порка откладывается!

Тиберий, не зная, что отвечать, исподлобья глянул на Гая и Луция. Оба они молчали. Только Гай, казалось, желал испепелить взглядом Друза, а Луций вопросительно смотрел на Августа.

Инцидент замялся сам собой — никто не стал развивать ссору. Август распорядился подавать на столы, рабы засуетились, забегали, обнося присутствующих вином и закусками. До горячего блюда, — а Август пообещал, что это будет необычным способом приготовленный кабан, — подали устриц, копченых угрей, свиное вымя в рассоле из тунца и каждому — по нескольку яиц, начиненных приправой, полезной для пищеварения. До вечернего пиршества (куда уже будет приглашено множество гостей) оставалось много времени, и нужно было как следует подкрепиться. С первой чашей вина, поднятой за здоровье великого Августа, обстановка и вовсе разрядилась. Все же Друз тихонько сказал Тиберию:

— Нам нужно будет о многом поговорить, братец.

Тиберий кивнул, улучив момент, когда Ливия, как всегда,

начала уговаривать Августа съесть что-нибудь повкуснее. Она своей рукой подкладывала ему лучшие кусочки, Август брал их, рассматривал и лишь некоторые отправлял в рот, пожимая плечами, а большинство клал обратно. Он совершенно не имел вкуса к хорошей еде — и так нарочито этим гордился, что можно было подумать, что кокетничает. Фиги с черствым хлебом, едва размоченным в воде, — вот ежедневная еда Августа. Во всяком случае, та, что он обычно ел в присутствии свидетелей. Причем утверждал, что ему все равно, какие фиги, — первого урожая, что тают на языке, или второго — волокнистые и жесткие.

Друз снова хмыкнул. На вопросительный взгляд Тиберия он уже не решился отвечать полным голосом. Делая вид, что увлечен устрицей, Друз пробормотал, чтобы только один брат слышал его:

— Как подумаю, что этот спектакль нашей матери Ливии приходится разыгрывать каждый день, — скулы от тоски сводит. Тебе хорошо, брат, ты скоро уедешь. А я тут торчи консулом.