Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая

— Где эти негодяи?— раздался за моею спиной голос сержанта Талиба.

Я так внимательно слушал несчастного старика, что не заметил, когда со всех сторон окружили нас мои солдаты.

— Эти негодяи вон там! — и старик указал трясущейся рукой в сторону дома местного управителя.

— Вы были у Мирзы-Ибрагима-Бузург-заде?

— Был. Но меня там отхлестали плетью и посоветовали забыть о том, что у меня была дочь...

У ворот заставы зашумели, громко заговорили. Сам собой открылся стихийный митинг. Возмущенные солдаты слушали старика и поносили самыми бранными словами коварного Мирзу-Ибрагима-Бузург-заде. И тогда я понял, что мои подчиненные воины готовы на все.

— Преступники должны поплатиться кровью! — решительно говорит сержант Талиб. Он дышит порывисто, дрожит от гнева.

— Смерть негодяям! Надо проучить этих гиен!

И все мы решительно двинулись к двухэтажному зданию. Но слишком громко, видимо, выражали мы свои чувства и мысли: Мирза-Ибрагим-Бузург-заде и его приближенные сообразили, что ждет их и поспешили в телеграфное отделение, которое находилось по соседству с управлением. А там — в телеграфном отделении они были «в бесте», что значило — в безопасности.

Но бедную Мирвери мы все-таки освободили из плена. Вид она имела ужасный: лицо девушки от непрерывного плача посинело, волосы растрепались, щеки были исцарапаны, в крови...

Отец и дочь, обливаясь слезами радости, обнялись. Глядя на них, трудно было не расплакаться самому.

...К нам на заставу пришло пополнение. Пятнадцать человек. Молодые, крепкие ребята. Они выстроились во дворе заставы. Знакомимся. В нескольких словах я объяснил новичкам, чем придется им заниматься на границе. Но всего не перескажешь, служба пограничная — штука сложная; что ни день, то новое происшествие, каких никогда еще не было, и никто их предвидеть не мог. Но основные обязанности новичкам я рассказал.

— Завтра на границу, а сейчас — отдых,— закончил я.— Вот ваша казарма. Сержант Азим-заде! Разместите солдат на отдых.

— Слушаюсь, господин ождан!

Направляясь к себе, размышлял над тем, куда же девался Мирза-Ибрагим-Бузург-заде и долго ли еще в Калате будет продолжаться безвластие. Чудеса творятся вокруг! Исчез правитель целого района, и никому до этого нет дела. О случившемся я сообщил в Мешхед неделю назад, но пока нет никакого ответа.

Возле порога моей комнаты меня неожиданно окликнули:

— Господин ождан!

Я обернулся. Ко мне подошел один из новеньких, по имени Ибрагим. Среднего роста паренек, приветливый, черноглазый. На щеке у левого глаза крупная, как прилипшая вишенка, родинка... Запоминающееся лицо.

— Господин ождан, мне сказали, что мы с вами земляки...

— А ты откуда?

— Из Мешхеда.

— О, я бывал там,— и сразу же я вспомнил наказ Кур-бана. — Что нового в Мешхеде?

— Ничего особенного... Знаете, господин ождан, зам шлет привет тетушка Гульчехра...

Догадка моя подтвердилась: он знает пароль. Я пригласил Ибрагима к себе.

— Ну, рассказывай, как поживает Курбан-Нияз, дядюшка Фейзмамед и остальные? Нет ли сведений про Абдулло-Тарчи и Мирзо-Мамеда?

Сделав выжидательную паузу, Ибрагим рассказал, что про наших боевых друзей, арестованных полицией, ничего не было слышно, а все остальные пока живы и здоровы. Рассказал Ибрагим и о том, как перед отъездом они с Курбан-Ниязом заходили к Акперу. Тот передал привет и посоветовал еще глубже пускать корни в Калате, готовиться к новым боям...

На душе у меня полегчало, будто кто-то сбросил с моих плеч тяжелую ношу, давно и упорно гнувшую к земле. Теперь я не одинок. Рядом был настоящий друг, а вдвоем больше можно сделать.

Дня через три после прибытия на заставу пополнения меня вызвали в Мешхед. Приказано было явиться к генералу-губернатору. Надо ли говорить, что для меня это явилось полной неожиданностью: полтора года не беспокоили и вдруг...

В Мешхеде мне довелось узнать много новостей. Оказывается, Бехадерский кавалерийский полк уже переименован в полк Бахрами. Вместо знаменитого третьего эскадрона «Молния» создан казачий эскадрон. Командует им Нурулла-Мирза.

— Негодяй из негодяев,— полушепотом сообщили мне солдаты, охраняющие конюшню.— Плачет по его длинной шее веревка, ох, давно плачет...

Я поставил в конюшню своего Икбала, стряхнул дорожную пыль, поправил ремень и зашагал к штабу.

В полумраке широкого и гулкого коридора, как мураши, снуют какие-то людишки с бумажками и папками в руках. Их очень много. И все они удивительно похожи друг на друга. У всех страшно озабоченные, серьезные лица. Суетливые и завистливые люди...

Подхожу к двери кабинета начальника военного штаба... И вдруг лицом к лицу сталкиваюсь с Мирзой-Ибрагимом-Бузург-заде. От неожиданности я наверное чуть-чуть задержал шаг, но быстро сообразил, что, пожалуй в этом нет ничего удивительного. Все понятно...

Но теперь уже деваться некуда. Я решительно тяну на себя массивную, обитую кожей дверь кабинета. Чувствую — Бузург-заде сверлит меня ненавидящим взглядом но я смело шагаю через порог.

— Господин начальник штаба! Ождан Гусейнкули-хан по вашему приказу явился.

— А-а! Гусейнкули-хан! Из Калата?

— Так точно, из Калата, господин начальник штаба!

На мясистом, исковерканном шрамами и какими-то складками лице моего собеседника, очень похожего на породистого бульдога, блуждает ядовито-лютая ухмылка.

— Так-так... И чем же вы, господин ождан, занимаетесь в Калате?

— Охраняю границу, господин...

— Готовите заговор, ведете антиправительственную агитацию, — бесцеремонно прерывает меня бульдог.— Хотите поднимать мятежи...

Я отлично понимаю, что ничего доброго этот человек сделать мне не может. От неожиданности теряюсь, не могу ничего возразить.

— Акт о вашей деятельности, господин ождан,— продолжает со злорадством начальник штаба — составлен по всем надлежащим правилам. Заверен духовной властью. Сейд-Мирза-Казим, как вам должно быть известно, избран народом.

— Все это ложь, господин начальник штаба. Я протестую!..

— Судить вас будет военный трибунал. Завтра в четыре часа... Вы имеете право на защиту. А сейчас сдайте оружие!..

Я понял, что разговор бесполезен. Кладу на стол пистолет и ухожу. А в коридоре все та же суета. Бегут, торопятся куда-то чиновники. Вид у каждого важный, надменный.

Впереди — Бузург-заде. Меня душат гнев и лютая ненависть к этому подонку. Я иду на него медленной походкой, готовый на все. Видать, страшными глазами посмотрел я на своего врага. Он вздрогнул и трусливо юркнул в первую попавшуюся дверь.

В конюшню меня уже не впустили.

— Не могу, — виновато объяснил мне дежуривший у ворот солдат. — Приказано лошадь вам не отдавать. А что случилось, господин ождан?