Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

– Пока не изведем его!

Чувствовал ли Шемяка стыд или раскаяние? Нет, он, как и Василий Васильевич во время своего ожесточения, как и всякий князь в тот период насилия, был не чувствителен к тонким побуждениям совести. Тот, кто боролся за великий стол, за высшую власть, не мог быть разборчивым в выборе средств.

Утвердившись на троне, очень скоро понял Шемяка, что хоть и трудно взять власть, удержать ее несравненно труднее.

Чтобы привлечь на свою сторону князей и бояр, он действовал подкупом, но казна и без того была небогатой, а новых поступлений ждать не приходилось из-за отсутствия надежных наместников и путных бояр. По совету Ивана Андреевича Можайского провел Шемяка перечеканку монет под видом того что при новом великом князе и деньги должны быть соответствующие – изображен был на них всадник с копьем и буквы «Д. О.», что значило: «Дмитрий – осподарь». Но при этой перечеканке был нарочно понижен вес монет, что дало прибавку денег на некоторое время. Шемяка понизил их во второй раз, теперь на монетах был князь Дмитрий, восседающий на царском троне, и надпись: «Осподарь всея земли Русской».

Двойное понижение веса серебряных и медных монет привело к падению их покупательной способности, на торжищах и базарах поднялись цены на все товары. И все чаще стали докладывать послухи своему осподарю, что народ недоволен, клянет Шемяку с его неправым, Шемякиным, судом, жалеет Василия Васильевича.

И положение на рубежах княжества становилось все беспокойнее. Великий Новгород вовсе отложился и не желал больше платить черного бора. Казанские татары на Велик день осадили Устюг. Подошли к стенам, неся на головах насады-лодьи, чтобы защититься от копий и камней, взяли окуп в одиннадцать тысяч рублей да еще меха, с тем и отошли к великой досаде осподаря Дмитрия. И Большая Орда требует дань, грозит нашествием. Чтобы как-то свести концы с концами, придумал Шемяка вернуть самостоятельность Суздальско-Нижегородскому княжеству, чтобы они сами вели расчеты с Ордой. Бездарно растрачивая то, что с великими трудами нажили московские князья, начиная с Калиты, попирая древние уставы, Шемяка стал вызывать укоризну даже и со стороны верных недавних заединщиков. Одни обвиняли его в нерешительности и трусости, другие считали, что он утратил здравый смысл и принимает случайные решения. Заметались тогда похитители великого княжения, ища, что бы сделать доброе, хоть по видимости, привлечь к себе не по силам, а по чувству, ибо русские признают своих властителей не только из страха, но и по совести. К весне вызвал владыку Иону из Рязани, принял с почестями как митрополита и ну его просить, чтоб шел в Муром, взял у князей Ряполовских детей Василия Васильевича «на свою епитрахиль», уверяя, что рад будет их жаловать и отца их на волю выпустит и вотчину даст довольную. Владыка, веря и не веря, но сильно желая, чтобы хоть как-то дело двинулось по вызволению Темного из заточения, поехал в Муром, уговорил Ряполовских отдать детей под его покровительство.

Но как только увидел Шемяка княжат Ивана да Юрия, так вся гниль в нем опять закипела и захотел он, ногами топая, в Волге их утопить, в меха козлиные малюток зашивши.

На это Иона ответствовал ему с нарочитой мягкостью:

– Я их взял на крестном целовании, аще ли крест преступишь, большую язву примешь от Бога.

Шемяка тут и осел, коленками ослабши. Не потому, что Бога боялся, он уж давно на себя рукой махнул, а потому, как ведомо было всем, что хотя Иона чести никакой себе не ищет и никогда никому его не упрекнуть, но тем не менее почитаем был владыка за прозорливость и способности чудотворские, исцелял многих, но и наказывал. Считалось, что никто своих мыслей от него утаить не умеет. Таковые духовные возможности владыки, может быть огрубленные и упрощенные народной молвой, все-таки в иные моменты остепеняли заносчивых самоизбранников и если уж не облагораживали, то по крайней мере принуждали ко временному повиновению. Владыка никогда ни малейшей заносчивости своими необыкновенными свойствами не выказывал, но погрязшие во грехе порою ужасались им по темноте душ своих.

Вот почему Шемяка раздумал зашивать малюток в шкуры и пускать в реку, а отправил к отцу в Углич.

Но владыка не перестал обличать вероломника, говоря:

– Ты нарушил устав правды и меня ввел во грех и в стыд. Бог накажет тебя, если не выпустишь великого князя с семейством и не дашь им обещанного удела. Можешь ли опасаться слепца и невинных младенцев? Ты и меня сделал обманщиком, посрамив седины мои. Возьми клятву с Василия, а нас, епископов, во свидетели, что он никогда не будет врагом твоим.

Шемяка заколебался, а тут еще и князья Ряполовские, которые поверили обманутому Ионе и выдали детей Василия Васильевича, возмутились, решив:

– Не дадим веселиться злобе!

К ним присоединились князь Иван Стрига-Оболенский, вельможа Иван Ощера с братом Бобром, Юшка Драница, Семен Филимонов с детьми, а еще Русалка, Руно и иные многие, недовольные бестолковым и бесчестным поведением Шемяки.

Положение его становилось опасным, и он решил встретиться с Василием Васильевичем и связать душу его Крестом и Евангелием так, чтобы не оставить ему ничего на выбор, кроме рабского смирения или ада.

С этой целью он 15 сентября 1446 года приехал в Углич со своим двором, с князьями и боярами, епископами и архимандритами. Во дворец войти не решился, послал боярина:

– Позови брата.

Василий Васильевич вышел в сопровождении супруги, которая держала его за руку, а на другой руке несла новорожденного сына Андрея. Увидев несчастного слепца, Шемяка искренне раскаялся, просил непритворно прощения.

Глубоко тронутый этим, в порыве христианского все прощения, Василий Васильевич отвечал с душевным умилением и полным уничижением своей земной гордости:

– Нет, это я один во всем виноват, пострадал за грехи мои и беззакония. Я излишне любил славу мира и преступил клятву. Я гнал вас, моих братьев, губил христиан и мыслил еще изгубить многих, чем заслужил казнь смертную. Но ты, государь, явил милосердие надо Мной и дал мне средство к покаянию. Обряд крестного целования, по которому Василий Васильевич поклялся никогда не искать великого княжения, заключили пиром, который устроил Шемяка. С богатыми дарами Василий Васильевич отправился к берегам Кубенского озера в выделенную ему в удел Вологду, сказав Шемяке на прощание:

– Желаю тебе, брат, благополучно править Московским государством.

Напутствие это он сделал совершенно бесхитростно и чистосердечно, однако дальнейшие события повернулись так, что выходил он кругом бессовестным и коварным притворщиком.

Как в начале княжения Василия Васильевича, когда на трон временно сел Юрий Дмитриевич, а народ потек из Москвы в Коломну, так и сейчас Вологда стала тем местом, куда ехали и шли люди из Москвы, Нижнего, Твери. Стекавшиеся в Вологду князья, бояре, дворяне, духовенство – все упрекали Василия Васильевича за отказ от борьбы, настаивали на том, чтобы он вернул себе великое княжение. Но он отвечал, что не может нарушить крестное целование, и это заставляло умолкнуть самых упорных его приверженцев. Однако оказалось, что и это вроде бы непреодолимое препятствие, связывавшее душу Крестом и Евангелием, подвластно было лицу духовному – свято жившему подвижнику Кирилло-Белозерского монастыря игумену Трифону.