Наоми Френкель - Дом Леви

– Может ли, госпожа Коэн…

– А-а, где Белла? – лицо госпожи Коэн становится гневным, – да могу ли я знать, где болтается эта девчонка? О чем мы говорили после полудня? Естественно, о Движении. Вдруг она получила сообщение по телефону, что ей надо немедленно туда вернуться, копать себе там могилу.

– Зуза! Зуза-а-а! – зовет госпожа Коэн в открытую дверь служанку. Крик подобен комариному зуду. – Двигайся быстрей! Белла не сказала, когда вернется? Взяла ли она ключ от дверей?

– Нет, – отвечает Зуза, – госпожа Белла передает госпоже Коэн, что вернется домой через много дней. Взяла чемодан со всеми своими вещами.

Филипп вставляет два пальца между шеей и воротничком рубахи, галстук не дает ему дышать.

– Что мне делать, доктор? – говорит госпожа Коэн. – Звонить в полицию? Послать жалобу в общину? Вы же адвокат, доктор. Что можно делать с такими?

– Ничего, – отвечает Филипп, – ничего.

– Ничего? – кричит госпожа Коэн. – Что значит, ничего?

Филипп чувствует жжение в горле, как будто воздух внезапно стал сухим.

– Что делать, госпожа Коэн? Ушла, значит, ушла. Она выросла, и у нее есть право делать все, что ей вздумается. Я весьма сожалею, госпожа Коэн, мне надо идти, извините меня, до свидания, госпожа Коэн.

Филипп выходит в город, сияющий всеми своими огнями. Кажется, город пылает. Филипп бежит вдоль домов, по малолюдным улочкам. На углу шеренга свободных такси. Филипп выкрикивает одному из таксистов адрес Дома Движения. Водитель равнодушно заводит мотор.

– Скорей! – подгоняет его Филипп.

Приезжают к Дому Движения. Филипп выпрыгивает из автомобиля. В коридоре встречает его лаем собака Минхен. Филипп пробегает по ступенькам, силой жмет на кнопку звонка. Тишина в пустом доме, никакого отклика. Может, они в клубе Движения? Должен же кто-то в этом городе знать, где она.

Клуб находится в рабочем квартале, в доме, который был когда-то фабрикой, а теперь используется под склад материалов. Один из этажей передал членам Движения тот же жертвователь, который дал им главное помещение.

Дом полон запахами разных тканей, и входящие в дом, уже у входа зажимают носы. Кроме членов клуба, по мнению которых нет лучшего места для клуба, с полудня к вечеру дом пуст и в полном их распоряжении. Сейчас все ступеньки заняты мальчиками. Вероятно, только что закончилась какая-то беседа, сильно возбудившая всех, толпятся все группы, и голоса гудят от основ дома до крыши. Разговоры и споры сливаются в единый с трудом различимый шум – сзади и спереди, сверху и снизу, все говорят, и никто никому не мешает, каждый находит себе партнера. Филипп стоит в коридоре и не знает, как пройти между сидящими и стоящими людьми.

– Господин, – обращается к нему мальчик, на голове которого волосы торчат ежиком, – если вы желаете пройти в один из складов, сообщаю вам, что все они закрыты в эти часы. Сейчас здесь клуб, клуб молодежного сионистского Движения.

– Мальчик, а Беллу Коэн ты знаешь?

– Еще бы, – оскорбляется мальчик, – она инструктор моего батальона.

– Она сейчас здесь?

– Нет ее. По семейным обстоятельствам вынуждена была оставить нас на две недели. А вы кто?

– Мальчик, я доктор Ласкер. Верно, тебе известно мое имя. Я ищу Беллу по весьма срочному делу. А теперь скажи правду: Белла в клубе?

– По правде, ее нет, – качает головой мальчик, – но, может, вы спросите взрослых? Они там, наверху, на совещании.

Доктор Ласкер поднимается по ступенькам.

– Если не ошибаюсь, мы виделись вчера, – обращается к нему парень, что открыл перед Филиппом вчера двери в Дом Движения.

Парни и девушки окружают Филиппа, дружно здороваются с ним, задают вопросы. Здесь все его знают. Только Джульетта молчит.

– Я пришел по делу, я ищу Беллу Коэн, – говорит Филипп, – вот уже несколько дней она не приходила на работу в мой офис. Может, я найду ее и выясню, что с ней случилось.

– Беллы нет, – хором звучит ответ.

– Может, доктор желает что-то передать Белле? – спрашивает Джульетта. – Я могу передать завтра ей вашу просьбу, если это так действительно срочно.

– Срочно, – отвечает Филипп, чувствуя какую-то тайную связь с этим долговязым парнем. – Это вправду срочно, могу я с вами поговорить наедине?

Джульетта заводит Филиппа в одну из комнат.

– Где Белла? – спрашивает Филипп.

– Доктор, я же вам вчера сказал, что Белла вернулась в родительский дом. Просила оставить ее в покое на две недели, и я понял, что ее не следует донимать вопросами и посещениями.

– Я был у ее родителей, Белла… – неожиданно Филипп закусил язык. «Белла оставила дом родителей. К товарищам не вернулась. Парень, как видно, не знает ее секрета».

– Я был у ее родителей, – продолжает Филипп, – не мог ее ждать. Но если она просила, чтобы оставили ее в покое на две недели, естественно, и я не буду ей докучать.

– Доктор, – спрашивает Джульетта Филиппа, уже стоящего у дверей, – есть у вас в душе какое-то беспокойство в отношении Беллы?

– Почему?

– Какое-то было у нее невеселое настроение в последнее время. Причину она нам не открывала. Я, доктор, добрый ее друг, и знаю, что вы тоже ее добрый друг. Может, мы неправильно поступили, оставив ее одну.

Оба смотрят друг на друга с беспокойством. Филипп первым берет себя в руки. – Не будем ее беспокоить, если она этого не хочет. До свидания. Как вас зовут?

– Джульетта, а так, Иосиф.

– До свиданья, Джульетта.

– До свиданья, доктор.

Джульетта провожает доктора до входной двери.

На углу улицы стоит слепой и крутит ручку шарманки. Рядом маленькая худая девушка поет, простирая руки к массе прохожих, снующих по улице:

Филипп швыряет свой адрес одному из таксистов, выскакивает у своего дома, напротив скамьи, исчезает в дверях.

Ночь опустилась на город.

Вот уже больше часа сидит Эдит за ужином с отцом в его кабинете. Немного поговорили и немного поели. Чувствуется между ними напряжение, и оно никак не спадает. Говорят о том, о сем, но каждый думает о своем.

Все было по-другому в эту ночь. Эдит спускалась к отцу с боязнью в сердце. Она помнила темную мебель в его кабинете, слабый свет настольной лампы на письменном столе, боялась этого сумрака и вопросов отца. Боялась, что перед его серыми проницательными глазами ей будет нелегко отвечать на вопросы. Но все ее подозрения не оправдались. Господин Леви зажег большую люстру под потолком, и множество ее светильников сеяли пятна света на мебель и на его черный костюм. Обычно скованные его движения, в этот вечер были быстрыми, лишенными заботы. Кетхен уже убрала все со стола. Они сидят в мягких креслах, близко к окнам. Занавески открыты. Ночное небо смотрит в комнату, и только вершины каштанов освещены светом, льющимся из окон. Время от времени ветер раскачивает фонарь у входа в дом и шлет его свет на деревья. И тогда словно внезапно выпрямляется весь сад. Эдит чувствует, что спроси ее отец сейчас об Эмиле, она могла бы все откровенно рассказать. Покой ночи развязал бы ей язык. Она ждет, что отец начнет разговор. Но господин Леви ничего не спрашивает. Он смотрит на ее мечтательное лицо, и ему кажется, что хотя она достаточно близка к нему, чтобы начать разговор, но очень далека от него в своих мыслях. Он ищет слова, соответствующие ее мечтательному лицу. Господин Леви встает с кресла, подходит к письменному столу, Эдит следит за ним. «Сейчас отец готовится к разговору». Она видит перед собой его поднятую спину, и желание говорить с ним исчезает.