Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе

— Похоже на то.

— Так и сказал — вдовствующая королева? — все еще не верилось Боне.

— Передаю вам слова гонца, — мрачно подтвердил Паппакода.

Она задумалась, что-то еще взвешивая, наконец приказала:

— Велите гонцу забыть о том, что слышал, особливо о разговоре с Глебовичем. Зато о том, что видел, пусть рассказывает всем и каждому. Вот карета, в которой едет король… Самодержец. Обитая пурпуром карета кажется пестрой от пасквилей… На ней листки бумаги… Их не счесть. Сорвут одни — тут же новые налепят. Вижу их, вижу. На дверцах, на попонах лошадей, на спицах колес! Он затыкает уши, но все равно слышит всякие насмешки и вопли. Взрывы смеха. Вот триумфальный въезд в Краков, достойный великого князя Литовского. Польского короля!

Она кричала, воздев руки к небу, словно приветствуя въезжающего монарха. И вдруг поднятые руки бессильно опустились, побагровевшее лицо исказила судорога. Она сказала тихо и скорбно:

— Короля… моего сына. Единственного вымоленного наследника Короны. Последнего властелина из династии Ягеллонов…

С помощью итальянских мастеров медики забальзамировали тело старого короля. Он лежал в гробу в тех же доспехах, в которых воевал на Поморье, он был в короне, со скипетром и державой в руках.

Согласно обычаю подле него с левой стороны положили меч, который столь неохотно при жизни извлекал он из ножен, государь, более всего ценивший мир и… покой. Гроб стоял на покрытом золотой парчой катафалке в королевской опочивальне, превращенной в траурную часовню. От гроба не отходила семья и весь двор, ожидая приезда короля-сына, теперь единственного властелина Короны и Литвы.

Выйдя вместе с Гуркой из этой опочивальни-часовни в соседние покои, Кмита на минуту остановился, чтобы перекинуться словом с Фричем Моджевским, который в нетерпении ожидал Августа, мечтая встретить его первым.

— Его величество лежит в своих доспехах, — сказал краковский воевода, — как и подобает королю-победителю.

Каштелян Гурка нахмурил брови.

— Тело еще на катафалке, а замок подобен полю брани. Все бурлит, клокочет. Того и гляди пожар вспыхнет. Тарное ский с канцлером Мацеёвским в нижних залах собрали всех вельмож. Ждут чего-то.

Кмита, казалось, не придал этим словам никакого значения.

— Знамо дело, — сказал он. — Хотят нового государя задобрить. Напомнить, кто его малолеткой возвел на престол. Но я не верю, что Тарновский вернется в замок и опять будет тут судить да править. Королева нынче на нашей стороне, искренне или нет, но с нами.

— Август, вопреки тому, что люди сказывают, непреклонен в делах бывает, — отозвался Фрич. — Он стоит за перемены, за справедливость и законность. Я верю, что он будет не с сенаторами, а со шляхтой и…

— Слова! Все слова, почтеннейший Фрич, — прервал его Кмита. — Не народ сегодня с королем говорить будет, а мы. Или Тарновский.

В ту же минуту на пороге появился придворный из свиты Боны.

— Пан гетман Тарновский все спрашивает, когда государыня принять его соизволит?

— Не сегодня, за это ручаюсь, — буркнул воевода.

Но слова придворного услышала королева, в это время как раз выходившая из часовни. Вся с ног до головы в черном, она казалась старой и очень усталой. Но тут же сказала не терпящим возражений голосом:

— Скажи, ему подождать придется. Пусть никто не мешает мне молиться.

— Скоро ли светлейший государь приедет? — спросил Гурка.

— С башни пока еще не видна его свита, — отвечал придворный и, поклонившись, вышел.

Бона между тем обратилась к Кмите, в ее покрасневших от слез глазах он прочел раздражение.

— Вы, однако, весьма неосторожны, воевода, — промолвила она. — Даже не пытаетесь скрыть своих намерений.

— А к чему таиться? — отвечал он надменно. — Скрывать от Тарновского, что кончились его золотые денечки? Другой лагерь пришел к власти? Коль скоро ваше величество на стороне шляхты, да и я со шляхтичами вместе, — что для нас гетман? Или канцлер? Припугнуть их пора.

В эту минуту появившийся в дверях слуга доложил:

— Послы немецкие в великом волнении. Хотят предстать перед глазами вашего королевского величества.

Услышав эти слова, она дала Кмите знак рукой.

— Покажи свою силу, воевода! Припугни их хорошенько! Скажи послам, что хватит терпеть дочерей Габсбургов на престоле польском. Не по вкусу нам альянс с императором, союз с Францией куда милее будет. Пусть послы эти уже сейчас доложат Карлу и Фердинанду о решеньях наших.

Но Кмита стоял молча, кусая губы, и тогда Бона сказала камердинеру:

— Вели послов занять. Им подождать придется. Когда придворный вышел, Бона добавила:

— Приезда короля ждет еще и французский посол. Я с ним говорила. Вместе с династией Валуа мы окружим Габсбургов кольцом и не позволим им хозяйничать в Европе! Король Франции вполне с нами согласен. Даст бог, при его поддержке на престоле венгерском воцарится сын Изабеллы, Ягеллон по крови.

Но Кмита настаивал на своем.

— Если ваше королевское величество желает по-прежнему на Вавеле быть хозяйкой, пора покончить с Тарновским и Радзивиллами. Слишком вознеслись они при молодом короле.

— Выскочки они, — с пренебрежением заметил Гурка, — где им тягаться со старопольскими дворянами. Вы полагаете — они могут нам… угрожать?

— А почему бы и нет? Радзивилл получил от императора Карла княжеский титул, за то что в Вену драгоценности покойной Елизаветы доставил. Вон какой чести удостоился! — продолжал Кмита.

— Что правда, то правда, — подтвердила королева. — А какой титул он Тарновскому выхлопотал, слышали?

— Не слышал и слышать не хочу, — отвечал воевода с презрением. — Нам, польским вельможам, отвратны титулы да звания, от чужеземцев полученные.

— И все же, — продолжала Бона, — Тарновский графом стал.

— Графом! Скажите на милость! — продолжал насмешничать Кмита. — Станьчику эту новость сообщу всенепременно. Го-то порадуется. Вдоволь над ним посмеется. Граф— гетман! Так ведь теперь его величать следует?

— Но сие значит, что Радзивиллы теперь в Габсбургах поддержку найдут? — напомнил Гурка.

— Молодой король такую распутницу взял в жены, — взорвался Кмита, — что поднять против нее шляхетскую братию — святое дело! До сей поры корону у нас носили святые, а также особы мудрые и почтенные. Может, в Литве нравы посвободнее будут, там все иначе. Но здесь, на Вавеле, мы не желаем терпеть развратницу на троне. Бона кивнула головой.

— В Литву я его больше не пущу. Пусть и думать забудет о Радзивиллах, о венчании тайном…

Слышите, играют фанфары?

— Государыня! Король въезжает в ворота! — доложил камердинер.

Все умолкли, но за окнами раздались крики:

— Да здравствует король! Виват! Виват! Слава королю!