Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе

Опять все крикуны будут разрывать на себе одежды, осуждая короля за неповиновение. Поэтому уже сейчас своих людей искать нужно.

Рыжий рассмеялся, словно услышал забавную шутку.

— Здесь, на Литве? Кого? Горностаев? Глебовичей? А, да что говорить! Все против нас будут.

Хотя бы из зависти.

— Не здесь! В Короне. Поеду вербовать союзников. Быть может, с Тарновского начать? Он старую королеву ненавидит смертельно.

Сигизмунд Август на минуту задумался.

— Мне он пожелал «ее примеру не следовать». Что он хотел этим сказать, не знаю. Но против королевы и Кмиты поднять его не трудно. А вот от его величества поддержки не жди!

— Ого! — фыркнул Рыжий. — Того и гляди наш великий князь Литовский против польского короля выступит. Явив всем нам пример доблести.

— И своекорыстия, — вздохнул Август.

— Светлейший князь, вы наш повелитель. Забудьте о Короне! — поддержал брата Черный. — Лишь бы Литва пошла за вами! А потом, может, сил хватит, чтобы самим, без поддержки Кракова…

Сигизмунд Август с гневом посмотрел на него.

— Поссорить Литву с Короной! Нет! Ни один из Ягеллонов никогда не пойдет на это. Нужно заручиться поддержкой сенаторов и шляхты. Особливо на Вавеле, хотя и врагов там тьма. И среди них самый опасный — Кмита.

— Он один! Прочие… Триумвирата при королеве больше нет. Гамрат и Алифио в могиле, а преданный ей Гурка — хоть он и познанскии каштелян, да все равно мелковат, нет в нем того полета, — рассуждал Миколай Черный.

— Не следует забывать и о том, что каштеляном его сделала королева, — отвечал Август. — Он, как и те, прежние, будет служить ей верой и правдой. Великопольская шляхта не слишком-то меня жалует. А Гурка к тому же еще и упрям…

— Посмотрим, что можно сделать… Канцлер Мацеёвский наш, а это уже много.

— Что ж! Вы, ваша милость, сначала поедете к Тарновскому, а потом в Вену, послом.

— Я? — удивился Черный. — К королю Фердинанду? С посланием?

— Нет, без посланий. Отвезете ему свадебное приданое покойной королевы Елизаветы.

— Как же это? Отдать им серебро? Драгоценности? — наперебой возмущались оба Радзивилла.

— Я верну все, что принадлежало ей, кроме сумм в золоте. Их по договору возвращать не надобно.

Но все прочее… Теперь, когда придется отстаивать наш союз с Барбарой, Габсбургов сердить не следует.

— О… Мудрая мысль. И к тому же я первый в нашем роду поеду послом, да еще в Вену!

Наливай, брат! За здравие сестры нашей, Барбары, супруги славного Ягеллона!

— Позволите, господин мой? — робко спросила Барбара.

— Клянусь, что сделаю вас королевой, — отвечал он. — Еще не сейчас, но скоро, очень скоро.

Выпьем за это!

— За молодую королеву? — спросил Черный с надеждой в голосе, но Август спокойно и свободно ответил:

— За милую сердцам нашим прекрасную Барбару…

Радзивилл Черный готовился к своей политической миссии долго и весьма прилежно. Приехав наконец в Краков, он велел доложить о своем прибытии Боне, но та со дня на день откладывала аудиенцию. Когда наконец он переступил порог королевских покоев, первым встретил его Станьчик усердными поклонами.

— Великий канцлер литовский к нам, на Вавель, пожаловал? Какая честь! Кланяюсь, низко кланяюсь!..

Радзивилл, который расхаживал по комнате взад и вперед, вдруг остановился и сказал:

— Премного наслышан о тебе, шут. Любопытно мне, много ли нашел ты в Польше дураков, которые могли бы с тобою в глупости сравниться?

— А… Это дело непростое, — с озабоченным видом отвечал Станьчик. — С каждым днем к моему реестру новые прибавляются. Уж как я извелся, их записывая. А перечень все растет… Кого там только нет, а теперь и молодой король… прибавился.

— Как смеешь?! — возмутился магнат.

— А вот и смею! Смею! Потому что я шут! Следовало бы спросить, почему король в списке? И ответ был бы готов. А потому, что, в то время как на литовской границе неспокойно, он канцлеру своему дукаты дает и в Вену его посылает.

— Однако ж ты дерзок! — заметил Черный.

— Может, и дерзок, но не глуп. Не так глуп, чтобы не ведать, что полководцев, рыцарей знаменитых, следует не к тайной миссии, а к битве готовить.

— Вот вернусь, найдется время и для битвы. Станьчик зашелся от смеха.

— Найдется? Неужто?! Царь Иван будет ждать возвращения вашего? Коли так, дело иное!.. Время найдется… Ну что же, Августа я из списков вычеркну, а впишу себя, королевского шута… Ей-ей, впишу!

Шут отошел, качая головой, словно бы жалея самого себя, а взбешенный Радзивилл остался один и долго еще ждал королеву, которая в это время держала совет со своими приближенными — Кмитой и Гуркой.

— Вы слышали? Радзивилл Черный посмел просить аудиенции. Твердит, что молодой король взял на себя особые обязательства. Намекает на его тайный брак со вдовою Гаштольда, трокского воеводы.

— Тайный? — удивился Кмита. — Не верю! Ваш достойный сын никогда ничего не сделает без согласия вашего.

— О! — воскликнула она. — Август не мой больше. С той поры как уехал в Вильну, его нельзя узнать. Но я и за такого буду стоять до конца… Единственный сын! Наследник престола! И это он пытается разрушить, растоптать все, что я сделала в Литве. Радзивиллы? Что для них Корона?

Краков? Как мне донесли, Радзивилл Черный похваляется тем, что едет к римскому королю… В Вену! Регспе'? Хочет науськать на меня Габсбургов! Как будто мало я от них наслушалась попреков за то, что якобы измывалась над Елизаветой, отравила ее!

— Тайная свадьба короля для нас не закон, — сказал Кмита. — Ближайший же сейм может признать ее недействительной. А что думает об этом каштелян Гурка? Великопольские вельможи?

- Мы будем против. Нас заботит сохранность границ наших, благополучие Гданьска; прочные и длительные союзы — вот что нам нужно. А что может дать нам брак короля с литвинкой?

Решительно ничего.

— Весьма рада этому. Его величество в письмах своих расспрашивал Августа, тот сначала от всего отрекался, а потом…

— Что — потом? — спросил Гурка.

— Доказывать стал, что и Сонка, супруга Ягеллы, и Барбара Заполия были не королевского рода…

Богобоязненную королеву, первую супругу государя нашего, он к своей литвинке приравнял и тем весьма своего отца обидел…

— Жаль, что его величество больны тяжко…

— Но все равно король не позволит своевольничать. Ни Августу, ни шляхте литовской… — заверяла Бона.

— Оставил за собою титул великого князя, — напомнил Гурка.

— А вы, ваше величество? Не сжалитесь над сыном? — спросил Кмита.

— Я? — возмутилась Бона. — Отдать той титул государыни? Великой княгини Литовской? Королевы Польши? Лишиться власти, титулов своих? Никогда! Они мои и только мне служить будут. Мне одной.

Судьба, однако, распорядилась по-своему, и они служили ей недолго. Перед самой Пасхой Сигизмунд Старый заболел, и медики не надеялись, что он встанет с постели. Король оставался в сознании и все время допытывался, опроверг ли Август кружившие вокруг сплетни, а когда понял, что сын молчит, потому что связал себя тайными узами, сказал с великой суровостью: