Андрей Упит - На грани веков

Возы приворотили к рядам кирпича, лошадей распрягли. Когда вся толпа собралась у каретника, управляющий встал перед нею, оперся на трость, так что острый конец ее медленно вонзился в землю, и обвел всех грозным взглядом. Каждое слово хлестало, как распаренный черемуховый прут.

— Бараны вы все, падаль! По правде говоря, всех вас надобно бы в каретник да каждому отсчитать по тридцать. Двадцать восемь бугаев — и запугал какой-то паршивый кузнечишка!

Возчики переглянулись. Разве же не уговаривались строго-настрого ни слова об этом ни дома, ни в имении не говорить? Один Эка не переглядывался, держась за спинами остальных, — ему как раз понадобилось подтянуть съехавшие штаны, вот он и склонил голову, чтобы посмотреть, поддернулись ли они как следует.

— Вожжами его связать надо было и тотчас в имение! Да ведь что с вами, недотепами этакими, поделаешь. То, что вчера не сумели, сегодня выполните. До захода чтоб его поймать, ночью он должен быть в клети.

У барщинников вытянулись лица. Этот наказ уж совсем не по ним. Кузнеца Мартыня хватать… этакого, как он там в Голом бору был — с молотом, этакого страшенного… Уж лучше пускай в каретник потянут… Да ведь кто же осмелится рот раскрыть?

А эстонец продолжал свое:

— Связать и в имение! Староста вас разделит, он знает, как надобно. Весь лес обшарить загонами, как зимой волков ловят. Начнет противиться — дубинкой угостить. Руку или ребро поломаете — это ничего. Только по голове не бить, он мне живой надобен.

Трость его так глубоко вонзилась в землю, что понадобилось взяться за нее другой рукой, чтобы вытащить. Белки вновь налились кровью, лицо снова перекосилось в улыбке. Хотел он еще что-то добавить, да заметил вытянувшиеся лица барщинников и отвернулся.

На тропинке, напрямик проложенной от лиственской дороги, показались приказчик с Рыжим Бертом. Увидев управляющего, старикашка быстро засеменил к нему. Берт, точно слепой, точно пьяный, косолапил прямо к колодцу. Ни вил на плече, ни шапки на голове, обвязанной серой тряпицей. Размотанные вожжи, зажатые в руке, извивались по земле. Шмякнулся у края колоды, обеими руками уперся в землю и свесил обмотанную тряпкой голову — напоминая курицу, которая хочет пить. Неведомо откуда взявшаяся жена, вопя, вытянула ведро с водой и принялась обмывать муженька.

Эстонец сверлил глазами приказчика. У тщедушного старикашки тряслись и подбородок, и шапка, зажатая в руке, и вдетые в постолы полосатые портки.

— Н-ну! Где же Клав?

Старик бессильно повел рукой в сторону леса.

— Это же не человек, это зверь лютый!

— Почему не связали?

— Только мы было в клеть и хотели вязать, а он крышку от ларя сгреб и Берта по голове. Рассек — как ножом! Берт наземь, и кровь хлещет… по лбу… все глаза залило… рот полон… борода… все в крови… Лужа, будто кабана кололи… упал носом, ткнулся и охает, за ноги его вытащил, весь подол у рубахи оборвал, чтобы перевязать…

— Так это Берт, а ты что же?

— Да, барин, что же я-то могу! Ведь я… Что уж я там против этакого зверя? Труха! Да еще когда у него Бертовы вилы в руках!

Управляющий взглянул на него, точно на какого-то навозного жука, на которого, даже наступить противно, и пошел порасспросить Берта. Староста разделил загонщиков по трое. Полчаса спустя двадцать семь вооруженных дубинами сосновских крестьян, почесывая затылок, вошли в лес — перво-наперво обыскать окрестности имения, затем погнать волка мимо Глубокого озера в Голый бор, по зарослям у кирпичного завода вплоть до границ Лиственного. Кузнеца связать и в имение, Сусурова Клава в имение — таков был непререкаемый приказ.

Старый Марцис прилег в это время в тени березы на бок, спину разогнуть ему уже не удавалось. Солнце сегодня палило еще неистовее, чем вчера перед тем, как ночью поморосить дождичку. Мухи не давали покою, как оглашенные, прямо в рот лезли, кусали сквозь штаны. Видать, снова к дождю.

С опушки березовой рощи вылезли три мужика, вооруженные дубинками, разделились и по одному, словно окружая, начали приближаться к хутору. Гач Лукст заходил со стороны имения, Вайваров Пиепа — от кузницы, Эка — недаром предводитель — шел прямо во двор. Кот, развалившийся на самом солнцепеке у края хлевушка, испуганно вскочил и метнулся через ноги лежавшего в кузню. Там отскочил назад, наткнувшись на Пиепу, и исчез за овином.

Марцис встрепенулся и сел, потер глаза и пристально оглядел загонщиков. Расставив ноги, Эка свирепо воззрился на него:

— Куда он запропастился? Сей же час выкладывай!

— Ну-у, это я сей же час скажу. Перепрыгнул через мои ноги, добежал до кузни, там на кого-то наткнулся, отскочил и скрылся за овином. Иди глянь, может, там куда-нибудь залез.

Эка побагровел.

— Не городи, старый! Отвечай, коли спрашивают! Где Мартынь?

— Мартынь? А я у тебя как раз хотел спросить, ты же больше моего по лесам разгуливаешь.

Эка замахнулся дубиной.

— Как огрею по твоей кривой спине! Пиепа, обыщи кузню! Эк ты, Гач, погляди в клети да в хлеву. А я сам…

Сам зашел в овин, спрятал дубинку, чтобы не переполошить кого не надо. Там только перепугал одевавшуюся старую Дарту. Она вышла, обув постолы с белыми онучками, завернув в передник горбушку хлеба. Сплюнув, принялась зорко наблюдать за пареньком, а тот заглянул в клеть, потом приоткрыл двери хлева, за которыми лишь корова отбивалась от мух да фыркали лежавшие на соломе, сбившиеся в кучу овцы.

— Гач, ты что это там вынюхиваешь?

Малец покраснел еще больше, чем незадолго до этого Эка.

— Я ничего, да коли Эка велит…

— Эка велит? А что это Эка может велеть?

— Да ведь как же не может, коли может… Он у нас с Пиепой вожак.

— А-а! И куда это он вас ведет?

— Спрашивает, будто сама не знает. Мартыня ловим. Эстонец приказал привести в имение.

— Ах, в имение приказал привести! Телячьи вы головы! Думаете, Мартынь там и будет, где вы его ищете?

Паренек окончательно смешался.

— Да нет… Уж где-нибудь в другом месте…

— Ну, вот видишь! Так вы в другом месте и ищите.

Неуклюже вылез Эка. Он обыскал предовинье, отважно облазил чердак, хорошо зная, что Мартыня там не будет. Наглотался пыли, с шапки на плечи свисали закопченные пряди паутины — чистая скотина вылез: Фыркая, принялся очищаться.

— Тьфу ты пропасть! Кузнец бунтует, а честный человек из-за него скотиной становись. Эк, еще, может, в каретник потащат. Пришибить бы такого, и вся недолга!

Совсем забыв, что он здесь находится не для того, чтобы наводить порядок в Атаугах, Эка погрозил старикам:

— Попробуйте только вашего лесовика здесь держать! Всех в имение!

Он пнул подвернувшийся под ноги туес, тот взлетел, сверкнув только что сшитым лубовым ободом.

Затем Эка скомандовал подчиненным: