Андрей Упит - На грани веков

— Но веселиться надо в меру и пить в меру. Пьянчуг я не терплю. И ты, молодая, держись как следует. Лавиза, я ее на тебя оставлю. Пригляди за ней.

Управляющий, точно кот, описал вокруг обоих дугу.

— Не извольте беспокоиться, мы уж за нею присмотрим. Кришьян, заворачивай лошадей.

Но Курт отмахнулся.

— Не надо, я еще с часок хочу побродить по своим лесам, такой чудесный вечер.

Холгрен развел руками.

— Да ведь как же так, господин барон? Мы все собирались сейчас же в имение.

— Ну, так и делайте. Пусть все идут в имение — надеюсь, у вас, конечно, еще найдется чем угостить моих людей? Пусть они хорошенько повеселятся. Музыканты есть? Хорошо, пусть танцуют. Ступайте, ступайте, люди добрые, и дожидайтесь меня. И ты, молодая, жди, я скоро буду.

Еще раньше он заметил долговязого паренька, державшего лошадь управляющего. Он и подозвал его.

— Дай мне эту лошадь, верхом будет удобнее, мне хочется многое посмотреть.

Холгрен помог ему забраться в седло.

— Это сын ключника — Марч, я думаю, господину барону лучше взять его с собой, он здесь все дороги и тропинки знает, а то вы еще заблудитесь.

— Хорошо, пусть идет! У тебя, паренек, ноги молодые, а на свадьбу мы еще успеем. Талер получишь, это я тебе обещаю.

— Только очень уж долго не задерживайтесь, господин барон. Чтобы молодой не заждаться.

Холгрен ощерил зубы точно так же, как захмелевшие старухи. Нет, поистине Курту был противен этот человек, который, точно собака, плелся за ним следом.

А тот, просеменив, вернулся к притихшей толпе, где только пьяные пошатывались да женщины перешептывались. Еле сдерживая восторг, широко махнул рукой.

— В имение, люди! Слыхали: господин барон приказал выставить на всех питья и закусок до отвала. Музыканты, вперед! Пошли!

Как только двинулись, заработали и языки, — чем ближе к имению, тем оживленнее галдела толпа. Майя шла как слепая. Лавиза поддерживала ее под руку и успокаивающе что-то шептала. Лаукова держалась по другую сторону, слегка нахохлившись, не зная, радоваться или печалиться. Бабы угодливо толкались вокруг: молодая хозяйка Бриедисов самому барону приглянулась, с ней водиться — и добром разжиться. Тенис колесил с одного края дороги к другому, и к нему никто не подходил.

Эстонец с писарем шли немного позади, ухмыляясь от великой радости и хлопая друг друга по плечу.

— Видите, как все прекрасно устроилось. Точь-в-точь как и предвидели. Я этих баричей знаю.

Писарь потер рыжие клочья на висках.

— Да, уж вы и хват, что верно, то верно. Будто кот на мышь облизнулся. Но как бы только девка не выкинула какую-нибудь штуку. Эти мужички порой до того глупые да упрямые, точно их коровы.

— Ну, это вы бросьте, уж мы ей рога обломаем. Кот у нас есть, и мышь у него будет в лапах. Вот увидите!

Он засвистел, на этот раз оттого, что на душе и на самом деле было весело, и потер ладони.

Такого пиршества в Сосновом, верно, еще не бывало. На дворе четыре длинных стола, густо облепленных людьми, — даже пастухи сегодня, пригнав пораньше скот; прибежали попить и отведать барского угощенья. На козлах четыре пивных бочки, Рыжий Берт у погреба просверливал дыру в пятой. На каждый стол — по два ведра водки, из них черпали кружками и теми же пивными жбанцами, посуды всем не хватало. Пока один пил, другой уже держался за ручку. Караваи ячменного хлеба, круги сыра, лукошки с пшеничными лепешками, миски с жареной и вареной свининой и говядиной, масленки и туески с творогом. Свадебщикам уже ничего не лезло в рот, но с тем большим усердием угощались те, что согнаны в честь приезда барина. Родичи Лауковой расхаживали вокруг, будто и здесь они всем заправляют. У Смилтниека на посылках были даже те, кому доподлинно надлежало ведать угощением — приказчик и ключник. Эстонцева Грета, стоя за спиной гостей, нахваливала свою стряпню, Лаукова только и вертелась подле нее. Наконец и родня Бриедисов, сидевшая в конце четвертого стола, не выдержала, там тоже начали подымать кружки, и пьяный говор зазвучал громче.

Эстонец только у самого имения вспомнил о Мартыне. Черт возьми — как это у него память отшибло! Как мог он барона отпустить в лес одного — ведь ключникова мальчишку нечего считать. Поделился своей заботой с писарем, но тот только рукой махнул.

— Да этот бугай давно в лаубернских лесах, может, в Ригу уже подался. Самого кузнеца бояться нечего, скорей уж его жалоб.

— А их я боюсь меньше всего. Теперь Брюммер дома. Пускай за свое имение сам ответ держит. А я что — я здесь только управляющий, без его ведома никаких распоряжений издавать не волен.

Безопасности ради он все же пошел проверить посты караульщиков вокруг имения. За старыми развалинами неподалеку от дороги спрятаны трое. Двое из них храпели, растянувшись в ячменях, третий так высоко вскинул над головой кружку, что не заметил приближавшегося. Рядом стояло наполовину опорожненное ведро пива. С бешеной злобой эстонец вышиб у него из рук посудину, пинком опрокинул ведро.

— Вы, скоты, что здесь делаете? Вас дрыхнуть сюда нарядили?

Одного, другого ткнул своей тростью, те как ужаленные вскочили и заморгали осоловелыми глазами.

— Разве этак караулят? Шалый кузнец по лесу бродит, а вы тут пьянствуете да дрыхнете, как хряки! В каретник вас велю, пороть прикажу, шкуру с вас спущу! Чего глаза таращите! Встать и стоять, пока трава сквозь лапти не прорастет!

С проклятьями, обивая тростью ячмень, он ринулся прочь. Сторожа стояли рядком, не смея шевельнуться, пока он не исчез за хлевами. Тогда один, не повернув головы, потер ляжку и прошептал:

— Черт его дери, какой он злой сегодня! Чую, как у меня кровь под штанами льет.

Другой, еще больше перепуганный, прошептал еще тише:

— А у меня, думаешь, не льет! У него батог, что твой гвоздь.

У третьего ничего не лило, но тоже была своя печаль.

— Не то велит завтра вести в каретник, не то нет?

— А ты что думаешь? Ты что — братец эстонцу? Приласкает тебя да свадебную лепешку поднесет? Он не забудет ни настолечко.

— Сатана, а не человек! У меня еще с прошлого раза зад не зажил. Знать бы, лучше сейчас же в лес удрать, уж пускай бы кузнец заявился да пришиб всех.

— Коли пришел бы, так давно бы пришиб. И тебя первого — караульщик выискался!

— А ты-то? Комаров кормить поставлен. А вот тебя бы первого. Леший побрал бы их всех вместе с невестами. У меня сенца малость скошено, сегодня хотел сметать. Торчи вот дурак дураком, да еще — ежели Мартынь не пришибет, завтра того и гляди в каретник потащат.

Все трое разом вздохнули.

Двое в засаде за хлевом, заслышав ругань эстонца, уже стояли бодро, точно солдаты, высунув головы из крапивы. Управляющий только оглядел их злобными глазами, но не сказал ничего. Зато не повезло троим за овинами. Правда, заметили они его вовремя и жбан сообразили сунуть за приставленную к стене борону. Но один из них не успел проглотить закуску и стоял вытянувшись, со вздувшейся щекой, еле закрыв рот и быстро, точно курица, мигая глазами. Эстонец это сразу заметил.