Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова

Он привез с собой очень мало багажа. Работники Советского комитета помогли ему с устройством, и вскоре квартира была оборудована. На полку он поставил свои книги и книги друзей, подаренные ему, на письменном столе расположил фотографии близких, а над столом — как в Хабаровске, в Токио, в Праге, в Нью-Йорке — солдатскую грамоту в рамке. Ту самую грамоту, 1909 года, он повесил в московской квартире осенью 1975-го.

Все, все хорошо, но… Грызла Яхонтова одна мысль, пришедшая к нему еще там, в Нью-Йорке, уже когда он занялся оформлением документов. Толчком послужила случайно пришедшаяся к слову русская поговорка: «где уродился, там и пригодился». Он боялся; что обычные люди, не искушенные в истории и тем паче в многострадальной истории российской эмиграции, вот хотя бы его новые соседи, обживающие дом, узнав, кто он, не признают его за своего, и он останется отчужденным от них. Рядом — но чужаком, хотя и с советским паспортом в кармане. Захотят ли они разбираться в перипетиях его жизни, не скажут ли нетерпеливо: «Ну, все ясно — сбежал, а когда мы боролись и голодали, строили и воевали, восстанавливали и налаживали, отсиживался за океаном, теперь же на все готовенькое и явился. Тот еще фрукт из «временных», дружков Керенского. Смотри-ка, до таких лет дожил на сытных американских харчах…».

Да, была такая мысль, беспокоила днем, жгла ночью. Но недолго. Ему не дали толком разложить вещи, как пришли из «Голоса Родины»— брать первое интервью по приезде, пришли с радиостанции «Родина», люди все были знакомые по предыдущим приездам. Эти визиты не удивили. Другое дело — визит Эдуарда Церковера — корреспондента «Недели». Яхонтов знал это еженедельное приложение к «Известиям» и искренне удивился. Может быть, корреспондент зря все это затеял? Но Церковер, четко делая свое дело, исполнял редакционное задание. Его статья была действительно опубликована в «Неделе». Ее прочли миллионы. Собственно говоря, именно Церковер представил Виктора Александровича советскому народу.

И обрушился шквал. Письма и телеграммы посыпались в Грохольский переулок. Только успевай получать. Телеграммы приносили в квартиру. Письмами набивался ящик в подъезде дома. Без лишних церемоний соседка отобрала у Яхонтова ключ от ящика, сама спускалась на лифте и приносила ему почту. Письма потрясали.

«Восхищен Вашей безграничной любовью к Советской Родине. О Вас рассказал сыну, курсанту мореходного училища. Пусть набирается мужества. И. Матвиенко, село Христиновка Черкасской обл.».

«У нас очень красиво. Рядом — Саяно-Шушенская ГЭС, мемориальный музей В. И. Ленина. Наш домик стоит на берегу Енисея — в нем самая чистая и вкусная вода. Напротив шумит сосновый бор, там много ягод и грибов. Владимиру Ильичу Ленину очень нравились здешние места. Приезжайте. Супруги Иртикеевы. Красноярский край, Шушенский район, село Никитино».

«Вы прожили интересную жизнь, насыщенную самыми сложными событиями и перипетиями. Пишите книгу! Она научит молодое поколение любить Родину. Готова помочь Вам в стенографии. Валентина Трушина. Москва».

Звонок в дверь. Еще телеграмма? Нет, это соседка принесла пирожки: «Только что спекла, Виктор Александрович, угощайтесь. Кстати, чай у вас есть?»

Сосед-врач пришел со стетоскопом и аппаратом для измерения давления…

В Нью-Йорке можно на улице смерить давление, сунув руку в автомат. Это гораздо дешевле, чем если бы эту несложную процедуру совершил живой врач. И вообще — посмотрев на результат измерения, вы, может быть, и не пойдете к врачу. В Москве нет еще таких автоматов. Но нет уже людей, лишенных медицинской помощи. Но даже и не в этом главное. Яхонтов видел, что для врача-соседа измерение давления было, в сущности, предлогом. В Нью-Йорке случалось, что одинокие старики умирали в своих квартирах, и проходили недели, а то и месяцы, прежде чем обнаруживали их останки. Обычно это делали не соседи, а кто-то пришедший требовать денег — квартплату или еще что-нибудь. Соседи на вопросы полиции обычно отвечали: «Ничего не видел, ничего не слышал, встречались, здоровались, да, верно, давно что-то не сталкивался, но меня это не касается». В богатой, благоустроенной Америке страшная разобщенность людей стала национальной трагедией. Люди, которые наперебой приглашали Яхонтова в свои квартиры, были, как правило, беднее его соседей по Нью-Йорку. Никто ни разу не попрекнул его поговоркой «где уродился, там и пригодился».

Более того, парадоксально, но получалось так, что он еще может пригодиться. И рано он сказал себе, сойдя на берег в Ленинграде, что приехал на русскую землю умирать. Умирать, конечно, придется, но пока… Пока нужно кое-что сделать. Непрерывно теребил «Голос Родины». И теребил обоснованно — потому что в редакцию шли письма из США (да и не только из США) — как там устроился в Москве и что поделывает генерал Яхонтов. Из Нью-Йорка родной «Русский голос» просил писать хоть в каждый номер. Журнал «США. Политика. Экономика. Идеология» заказал большую статью «Русский в Америке». Сроки были весьма жесткие. Но он успел, написал. А для журнала «Отчизна» Виктор Александрович написал серию статей под общим заголовком «Служу тебе, Отечество…».

Вскоре после возвращения Яхонтов узнал, что старый Советский комитет по культурным связям с соотечественниками за рубежом распускается и на его базе создается новая, уже не государственная, а общественная организация. Ее назвали Советское общество по культурным связям с соотечественниками за рубежом (общество "Родина»). Последнее, более короткое название употреблялось чаще.

Заново формировалась редколлегия знакомых Яхонтову изданий. Он сам был избран членом объединенной редколлегии газеты «Голос Родины» и журнала «Отчизна». Теперь его фамилия печаталась в списке других членов редколлегии в каждом номере. А это для него означало — ответственность. Тем более кто-кто, а Яхонтов хорошо знал, что «Голос Родины» и «Отчизну» читают не только друзья, но и враги. Читают с пристрастием. Знал он от американских друзей и то, что вокруг его переезда злобствующие антисоветчики уже накручивают небылицы. Поэтому надо больше писать, говорил он сам себе, спокойно, а главное — честно, объективно…. «Я приехал на Родину работать», — сказал Виктор Александрович в одной из статей, и это было правдой…

Стал своим молодой офицер капитан Александр Штыка. Он работал над кандидатской диссертацией по истории русского офицерства, над вопросом, крайне важным для понимания событий революционной эпохи — о массовом переходе офицерского корпуса старой России в Красную Армию. Для молодого капитана старый генерал был сущей находкой. И наоборот. От Александра узнавал Виктор Александрович о судьбах многих своих давних сослуживцев!