Манфред Кюнне - Охотники за каучуком

— Дай и мне!

Он чиркает спичкой.

— Что поделаешь! — задумчиво произносит Бенито. — Было время, и мне жилось неплохо. Хижина была своя, коз держал. А теперь рад, когда есть с кем словом перемолвиться.

Она несколько раз жадно затягивается.

— Ну! — говорит Кармелла все еще раздраженным тоном. — Что же тебя интересует?

— Да хотя бы, как ты сюда попала.

Она молча качает головой.

— Неужели тебе здесь нравится?

Злой смех.

— Нравится? Это с вами-то, с голодранцами? Да у вас ведь у самих ни гроша в кармане! Лопес кормит нас, дает одеяло, два платья… И забирает весь наш заработок. Нам ровным счетом ничего не перепадает от тех денежек, которые он дерет с вас за ночные развлечения. Чему уж тут нравиться? Если бы вы хоть кавалерами были настоящими…

Она окидывает его презрительным взглядом и щелкает пальцами. Он спокойно спрашивает:

— А в Манаусе у тебя были настоящие?

— Еще бы, и не один, а целый десяток! — говорит она. — Те-то не ходили такими оборванцами, как вы.

— Что ж ты не осталась там?

— А тебе от этого было бы легче, да? Ну, так и мне тоже! Не надо мне было связываться с этим лысым толстяком. Он заказал шампанского и все толковал про большой город.

— Про Рио?

— Ну да. Он предложил мне поехать туда с ним, но я не захотела. Тогда он вытащил из кармана пачку денег — сто мильрейсов. И сказал, что я их получу и что мне там будет хорошо… Cielo! Какая же я дура, что пошла с ним на пароход! Там уже были и другие женщины. Одну из них я знала — Анита, хорошая девушка. Она красивее, чем я, и не раз перехватывала у меня мужчин. Но она часто выручала меня деньгами, когда я сидела на мели. С толстяком было еще двое, они напоили нас, а когда мы пришли в себя, пароход уже плыл вниз по реке, а моих ста мильрейсов и след простыл. Тут мы заметили, что едем вовсе не в Рио, и подняли крик. Тогда они посадили нас под замок и выпустили только в Санта-Кларе. А толстяк получил за каждую из нас премию от Рейеша…

— Значит, его ты тоже знаешь?

— Свинья такая! Сначала он взял себе Аниту, потом, меня, потом перебрал всех остальных. Их сразу отправили сюда. А нас с Анитой взяли в трактир на берегу реки.

Помолчав, она продолжает:

— Там я пробыла три месяца. Потом расцарапала всю морду этому пакостнику Эставану, и меня спихнули сюда. Пресвятая дева! Вот уж не видывала ничего подобного! Голод! Лихорадка! Лекарств нет! Еды нет! Спать не дают! Сигарет не дают! У Эставана хоть мяса было вдоволь, а иногда и курево перепадало, да и спать можно было, пока мужчины не вернутся из леса. А здесь?! Из тех, кто вместе со мной приехал из Манауса, осталась в живых всего одна!

— Анита?

— Нет, та еще у Эставана. Ей повезло. Она протянет дольше, чем мы.

Бенито вздрагивает.

— Не веришь? — Она опять начинает злиться.

— Верю, верю!

— Здесь ни одна не выдерживает больше восьми месяцев! Из них прошло уже два!..

— Перестань!

Она смотрит на него исподлобья.

— Ликер разбавлен, парни грязные, грубые, противные! Ты тоже не лучше!

Из соседнего помещения доносится стон. Еще раз, громче. Потом слышен крик и мужской голос:

— Брось ее!

Другой мужчина сердито возражает:

— Чего же мы притащили сюда бутылки?

— Заберем их с собой.

— Сейчас пойдем?

— А что нам здесь делать? Ей скоро крышка! Лихорадка-то у нас у всех, да только у нее еще и другая болезнь.

— Подумаешь! Ну так заразишься! Ничего от этого не изменится…

Слышатся шаги, скрип двери, шум в коридоре и затихающие стоны женщины в соседней комнате.

— Давай-ка выпьем! — предлагает Бенито девушке.

— Выпьем!

Бутылка дрожит в его руке. Наконец он отрывается от горлышка. Глаза его налились кровью, он запинается.

— Ты… теперь ты!

Пока она пьет, он доказывает:

— Хижину-то я себе построю! И коз тоже куплю! Не зря же я здесь мучаюсь!

— А деньги?

— Мой счет у полковника.

— Думаешь, он его тебе покажет? Как же!

— Ну и ну, — говорит он, снова отхлебнув из бутылки. — Здорово вас обманули! Так послушаешь…

Она резко поворачивается, и бутылка падает у него из рук.

— Ах ты шпион!

Он в недоумении смотрит на нее.

— Убирайся! — кричит она. — Не хочу тебя видеть!

Ему непонятен этот взрыв ярости. Она повторяет:

— Убирайся! Убирайся!

Он поднимается. Но, подойдя к двери, снова останавливается.

— Послушай, Кармелла, — говорит он заплетающимся языком. — Вот… я еще хотел спросить… сколько тебе лет?

— Семнадцать! — выкрикивает она. — Что, еще хочешь что-нибудь выпытать?

Он пробирается по темному коридору, проходит мимо обрюзгшего, который удивленно говорит ему что-то, идет дальше, в ночную тьму, через просеку, к своей хижине.

— Семнадцать! — бормочет он. — Семнадцать!

В тот самый день, когда два надсмотрщика бросили в реку окоченевший труп Хуаниты, Бенито впервые выходит на работу в «коптильню». Это просторный сарай, сложенный из толстых бревен на самом берегу реки: перед ним навалены груды поленьев и ветвей. Здесь коптят каучук, и первый мастер этого дела — старый Перет, лицо которого кажется высушенным и выдубленным от долгого пребывания в дыму. Он неразговорчив, только проворчит что-нибудь время от времени себе под нос, покачает головой и бросит на Бенито недоверчивый взгляд своих серых глаз. Бенито приносит с берега сырые ветки и бросает их на глиняный пол. Он то и дело задает Перету вопросы, но тот словно не слышит их. Вот все, что Бенито удается выведать у него: помощник старика, который раньше работал с ним, свалился в приступе лихорадки, лежит в своей хижине, его трясет в ознобе, и он не может выйти на работу. Похоже, что старик не рад приходу Бенито. По суровому выражению его лица Бенито чувствует, что тот предпочел бы остаться в одиночестве. Железными граблями они разравнивают по полу сухие щепки, которые Бенито принес утром. От острого запаха гари, наполняющего сарай, и от мелкой древесной золы, разлетающейся вокруг, першит в горле. Перет часто вытирает глаза и беспрерывно кашляет. Кашель сотрясает все его тощее тело, по лицу течет пот. Бенито следит за ним, как следят за больным, ожидая, что он вот-вот упадет. Перет не падает. Слезы струятся у него по щекам, но он бойко орудует граблями, и вскоре чурки располагаются четырехугольником, отделенным от стен узким проходом.

Дрова выстилают слоем сырых веток, а на них ставят жестянки с каучуком — сотни жестянок! Затем дрова поджигают с нескольких сторон, ветви начинают шипеть, тлеют, сарай наполняется густым, едким дымом, который поднимается к закопченным балкам и выходит сквозь узкое отверстие в потолке. Бенито и старику приходится следить, чтобы прикрытые ветками дрова не разгорались слишком сильно; они сбивают острые языки пламени, глушат их, переворачивают деревянными вилами тлеющие, постепенно обугливающиеся ветви, приглядывают за притаившимся огнем и подкармливают его свежими дровами. Наконец они, шатаясь, выходят из сарая, мокрые от пота, с опаленными волосами. Усаживаются на корточки перед дверью. Оглядывают друг друга и опять смотрят на клубы горячего дыма.