Иван Родионов - Жертвы вечернiя

Глаза его блестѣли; полный, розовыя щеки разгорѣлись. Онъ уже ничего не боялся и принималъ участіе въ оживленной, шумной бесѣдѣ.

Пили немного. Никто не былъ пьянъ, но нѣкоторые юнцы чувствовали себя навеселѣ.

Чернецовъ надъ такими «слабыми на голову» добродушно подсмѣивался.

Легли спать рано, кто гдѣ могъ. Одни примостились на деревянныхъ диванчикахъ, другіе на полу.

Въ вагонѣ было жарко натоплено.

Уходя въ свое отдѣленіе, Чернецовъ предупредилъ, чтобы хорошенько выспались, потому что на утро предстоитъ серьезное дѣло.

Юрочка, лежа ночью на верхнемъ диванчикѣ, спалъ чутко, часто просыпаясь.

Его волновалъ, безпокоилъ и страшилъ предстоящій завтра первый бой. Однако онъ не столько думалъ о раненіи или смерти, сколько боялся осрамиться передъ своими боевыми товарищами.

Среди ночи поѣздъ тронулся и медленно, осторожно, точно крадучись, сталъ двигаться, много разъ въ пути такъ круто останавливался, что Юрочка чуть не падалъ съ диванчика.

Разбуженные рывками и толчками партизаны ворчали и ругались, но быстро засыпали.

Поѣздъ подолгу стоялъ въ разныхъ мѣстахъ и наконецъ передъ разсвѣтомъ окончательно остановился гдѣ то въ полѣ.

Партизанъ разбудили и, построивъ въ колонну, самъ Чернецовъ осторожно, въ величайшей тишинѣ, повелъ ихъ къ какимъ-то маячившимъ въ темнотѣ строеніямъ.

Другая партія чернецовцевъ, сплошь состоявшая изъ бывалыхъ бойцовъ, подъ командой старшаго офицера, отдѣлившись отъ нихъ, пошла вдоль полотна дороги по другой сторонѣ и быстро пропала въ предразсвѣтномъ сумракѣ.

Выйдя изъ теплаго вагона, Юрочка отъ утренняго холода и волненія дрожалъ, какъ осиновый листъ подъ вѣтромъ; зубы его выбивали барабанную дробь.

Несмотря на всѣ предосторожности, сверху примерзлая, оголенная земля хрустѣла подъ ногами. Она казалась плоской и сплошь черной, только кое-гдѣ по низинам бѣлѣли небольшіе клочки снѣга.

Прикрываясь невысокой желѣзнодорожной насыпью, колонна быстро, безъ шума при-близилась къ маячившимъ строеніямъ, оказавшимися вокзальными постройками.

По знаку Чернецова партизаны разрозненными рядами, согнувшись, въ нѣсколько прыжковъ перескочили полотно дороги и, бѣгомъ перестроившись въ колонну повзводно, молча бросились къ вокзальчику.

Юрочка не успѣлъ и глазомъ моргнуть, и понять что-либо изъ происходившаго, какъ услышалъ два тяжелыхъ, тупыхъ удара прикладами.

Раздался короткій хрипъ, хряснули кости и два человѣка грузно свалились на досчатую платформу.

Это были задремавшіе красные часовые.

Подъ мгновеннымъ, дружнымъ напоромъ многихъ плечъ вокзальныя створчатыя двери съ гулкимъ грохотомъ и шумомъ распахнулись настежь; рѣзко зазвенѣло разбитое стекло.

Утренній воздухъ наполнился яростнымъ крикомъ, гамомъ, шумомъ и топотомъ многихъ ногъ.

На мгновеніе Юрочка увидѣлъ въ рукахъ Чернецова блеснувшую крутую шашку и

его обернувшееся въ полъ оборота мужественное и вдохновенное лицо.

Онъ былъ впереди всѣхъ и что-то крикнулъ.

Едва ли кто-нибудь разслышалъ его команду, но звукъ голоса Чернецова былъ такой бодрящій и вселяющій увѣренность, что всѣ, въ томъ числѣ и Юрочка, точно наэлектризованные, тѣсня другъ друга, толпой ринулись въ распахнутыя двери вслѣдъ за своимъ командиромъ.

Въ тѣснотѣ и суматохѣ кто-то опрокинулъ коптѣвшій на столѣ кондукторскій фонарикъ.

И въ полутьмѣ разсвѣта въ небольшихъ комнаткахъ вокзальчика началась рукопашная схватка, вѣрнѣе — безпощадное избіеніе чернецовцами застигнутыхъ врасплохъ красныхъ.

Тѣ, потревоженные отъ сна, большею частью пьяные и объѣвшіеся, одурѣвшіе отъ страха и неожиданности, какъ угорѣлые, метались изъ угла въ уголъ.

Немногіе другими дверями выскочили въ дворъ.

Въ вокзальчикѣ раздавались непередаваемые по безумію крики, мольбы, страшныя ругательства, полновѣсные, точно валькомъ по мокрому бѣлью, удары, хряскъ костей и предсмертное хрипѣніе...

Юрочка, охваченный какимъ-то новымъ для него чувствомъ азарта, напряженнаго волненія и жути, долгое время, какъ казалось ему, а на самомъ дѣлѣ всего нѣсколько мгновеній, тщетно пробивался въ передніе ряды.

Его толкали руками, плечами, оттѣсняли то назадъ, то въ стороны плотно другъ къ другу прижатыя упругія спины его соратниковъ, работавшихъ впереди прикладами и штыками.

Голова его мало соображала.

Онъ былъ оглушенъ криками, суматохой, кровавой возней.

Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ отлично помнилъ, что совершается нѣчто самое страшное въ жизни — убійство, но не мысль даже, а одинъ довлѣющій инстинктъ бросалъ его впередъ, чтобы помочь своимъ товарищамъ одолѣть врага и поскорѣе окончить этотъ ужасъ. Онъ весь былъ напруженъ, взволнованъ до послѣдняго предѣла и никакой боязни не ощущалъ, вѣрнѣе — забылъ о ней.

Наконецъ, и онъ былъ выпертъ впередъ и лицомъ къ лицу очутился съ дороднымъ красногвардейцемъ.

Тотъ безтолково топтался у стѣны. Юрочкѣ бросились въ глаза его выпиравшіяся впередъ и опускавшіяся колѣни, и онъ надрывнымъ, прерывистымъ, фальцетовымъ голосомъ что-то отчаянно кричалъ, видимо, молилъ о пощадѣ и даже въ полутьмѣ передъ Юрочкой мелькнуло его искривленное судорогами, побѣлѣвшее, какъ бумага, лицо.

Все это — весь ужасъ человѣка передъ лицомъ смертельной опасности, мольбы о пощадѣ Юрочка понялъ послѣ, а въ то мгновеніе онъ въ азартѣ, зацѣпивъ кого-то сзади прикладомъ, со всей силой ударилъ красногвардейца въ животъ.

Штыкъ, задержавшись слегка на одеждѣ, прорвалъ ее и погрузился въ мягкое тѣло.

Среди криковъ и суматохи Юрочка различилъ даже трескъ раздираемой ткани.

Красногвардеецъ охнулъ и сразу сѣлъ на полъ съ выпученными, безсмысленными глазами и со вскинутыми вверхъ трепещущими руками...

У Юрочки мелькнуло въ головѣ сознаніе, что онъ убилъ этого человѣка и его удивило, что произошло это такъ легко и просто...

Какъ въ сумбурномъ снѣ или въ сильномъ опьяненіи, онъ запомнилъ дрожащія въ воздухѣ черныя руки съ растопыренными пальцами и недоумѣвающіе глаза...

Юрочка поспѣшно, съ отвращеніемъ вырвалъ штыкъ, а красногвардеецъ свалился на полъ.

«Отчего у него черныя руки?» — мелькнуло въ головѣ Юрочки, когда въ то же мгновеніе толпа партизанъ вытѣснила и выперла его вмѣстѣ съ собою въ коридорчикъ, и онъ въ общемъ потокѣ, со всѣхъ сторонъ подталкиваемый и тѣснимый, цѣпляясь штыкомъ своей винтовки за чужіе штыки, неожиданно очутился у лѣсенки въ нѣсколько ступенекъ.

Тутъ лежалъ трупъ.

Юрочка чуть не упалъ, едва успѣвъ перепрыгнуть черезъ трупъ и черезъ ступеньки, и очутился на тѣсномъ дворикѣ.

Уже свѣтало.

Вправо и впереди былъ молодой садикъ, обнесенный полусломаннымъ жердянымъ заборомъ, слѣва какая-то жилая деревянная постройка съ окнами.