Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :

Волненіе въ Собраніи. — Курьезный вопросъ одного депутата-труса. — Аналогія между Неккеромъ и ампулой св. Януарія. — Разнообразіе аристократовъ. — Нянька m-lles Вирье. — Анри въ ночь съ 12 на 13 іюля. — Бурное засѣданіе въ Собраніи. — Лалли взываетъ къ добродѣтельнымъ слезамъ своихъ коллегъ. — Первая рѣчь Вирье. — Событія въ Парижѣ. — Собраніе требуетъ отъ короля удаленія войскъ. — Выходка графа д'Артуа относительно Неккера, — Разрывъ m-me де-Роганъ съ Анри. — 14 іюля въ Версали. — Новая встрѣча Анри съ Барнавой.

Черезъ нѣсколько дней, т. е. 8 іюля, Анри, возвратясь въ Версаль, засталъ "Salle des Menus" въ страшномъ волненіи. Говорили, что король снова отрекся отъ престола въ пользу герцога д'Артуа и королевы. Неккеръ былъ смѣщенъ, что предвѣщало реакцію, которую подтверждалъ приказъ маршалу де-Брольи собрать 30 полковъ между Версалемъ и Парижемъ.

Мирабо сейчасъ же явился на трибуне выразителемъ всеобщаго негодованія: "Святая Святыхъ свободы будетъ осквернена аппаратомъ деспотизма!..", воскликнулъ онъ.

Но, несмотря на такія громкія слова, депутаты, которые еще недавно задорно клялись не выйти изъ залы засѣданія иначе, какъ на штыкахъ, казались встревоженными.

Эти штыки, эти пушки, которыми безобидный Людовикъ XVI вдругъ вздумалъ себя окружить, теперь превращали въ безумный страхъ всѣ вчерашнія горделивыя бравады.

Въ то время, какъ Анри пробирался къ своему мѣсту, одинъ изъ его коллегъ схватилъ его за руку.

— Противъ насъ выставлены пушки, Собраніе будетъ взорвано… Развѣ вы не слышите запаха пороха? — говорилъ несчастный, блѣдный отъ ужаса.

— Когда взорвутъ, тогда объ этомъ и потолкуемъ, — замѣтилъ Анри, спокойно усаживаясь на свое мѣсто.

Тѣмъ не менѣе, подсмѣиваясь надъ страхами своего коллеги, Анри сознавалъ всю важность кризиса, вызывавшагося отставкой Неккера.

По его мнѣнію, для Людовика XVI было такъ же опасно удалить женевца, какъ, по словамъ Ривароля, "для Неаполитанскаго короля бросить въ море ампулу св. Януарія".

Навѣрно лацарони такъ же искренно вопили о святотатствѣ, какъ тѣ разбойники, которые какъ разъ въ то время возили по Парижу бюсты Неккера и герцога Орлеанскаго.

День былъ воскресный. Такъ какъ Собраніе не засѣдало, то Анри воспользовался этимъ, чтобы съѣздить въ Парижъ. Онъ нашелъ герцогиню де-Роганъ совершенно спокойною, несмотря на извѣстія, какія ежечасно получались въ улицѣ Вареннъ. Аристократы, — это слово становилось въ модѣ,- посѣщавшіе ея салонъ, объясняли ихъ каждый по оттѣнкамъ своего ума. Въ то время еще не шли дальше остротъ и оттѣнки эти выражались въ прозвищахъ, какія давали другъ другу тѣ немногіе друзья герцогини, которые оставались ей вѣрны.

Такъ, ея кузенъ, уѣздный судья въ Круссолѣ, который не могъ разсуждать спокойно о событіяхъ дня, назывался "Агіstocrache", Эпремениль за свою храбрость — "Aristocritne". За свои мнѣнія, то черныя, то бѣлыя, д'Антрэгъ былъ прозванъ "Aristopie".

Что касается Анри, то онъ былъ просто аристократъ, но во вкусѣ того страннаго аристократа, о которомъ ходила слѣдующая исторія:

Разсказывали, что дофинъ очень любилъ одного кролика, который, однажды, играя съ нимъ, жестоко его царапнулъ.

— Если ты вздумалъ разъигрывать изъ себя аристократа, — воскликнулъ маленькій принцъ, — то, знай же, ты будешь запертъ.

Анри совершенно такъ же безсознательно царапалъ монархію, играя съ ней въ конституцію. И много ихъ было, игравшихъ въ эту игру, или скорѣе думавшихъ, какъ Вирье, что конституція въ состояніи спасти Францію и престолъ!..

Стоитъ взглянуть на Тарже, Мунье, Малуэ и столькихъ другихъ, готовившихся превратиться въ жертвы своихъ утопій, чтобы убѣдиться, что за фальшивыя идеи, какъ и за истины, бываютъ мученики. Всѣ эти люди не могли бы болѣе великодушно пожертвовать собою ради благополучія престола, чѣмъ то сдѣлали они ради его погибели.

Анри предстояло покинуть Парижъ, объятый пламенемъ, беременную жену, дѣтей, предоставленныхъ на произволъ всевозможныхъ опасностей, чтобы заняться въ Версали благополучіемъ людей, которые нѣсколько часовъ позже разгуливали по городу съ первыми отрубленннми головами.

"Мои самыя отдаленныя воспоминанія, — пишетъ m-elle Вирье, — это тѣ ужасы, на которые каждый бѣжалъ взглянуть въ іюлѣ 1789 г. Между прочимъ, вспоминаю фантазію молодой дѣвушки, которая состояла при мнѣ въ нянькахъ. Во время взятія Бастильи, ей сказали, что на пикахъ носятъ головы. Она побѣжала посмотрѣть и хотѣла взять меня съ собой…"

"Вполнѣ справедливо, — утверждала она нѣсколько дней позже, — что Фулону отрубили голову, этотъ злой человѣкъ хотѣлъ, чтобы народъ ѣлъ сѣно".

"Честная дѣвушка вѣрила всякому вздору, и нисколько не возмущалась всѣми ужасными сценами".

Почемъ знать, можетъ быть, она про себя повторяла и пресловутыя причитанья о фонарѣ?..

"Будь благословенъ, между всѣми фонарями, Парижскій фонарь…"

"Мстительность націи, отмсти за насъ".

"Страхъ аристократовъ, внемли намъ".

По счастью въ отелѣ де-Роганъ не всѣ были такъ наивны, какъ нянька дѣтей. Анри былъ предупрежденъ о томъ, что готовилось, своимъ камердинеромъ Дюпюи, которому стекольщикъ отеля де-Роганъ, по имени Тильеръ, сообщилъ утромъ 12 іюля, что онъ и 49 его друзей получили по луидору за то, что они двинутся въ предмѣстья.

Дюпюи былъ дофинецъ, 6 футовъ росту, силенъ какъ Геркулесъ, преданность его равнялась его храбрости.

Нельзя было не отнестись серьезно къ предупрежденію такого человѣка.

Очевидно готовилось нѣчто ужасное.

Относилось-ли это до Собранія, которому грозила опасность, или до изгнаннаго министра — вотъ чего Дюпюи не умѣлъ объяснить. Во всякомъ случаѣ собиралась цѣлая народная армія противъ двора.

Вирье не ложился въ эту зловѣщую ночь, когда пылавшія заставы служили маяками для сновавшаго всюду люда предмѣстій. Съ разсвѣтомъ онъ пробрался черезъ всѣ эти шайки, которыя расхаживали по Парижу съ ревомъ и крикомъ, Нѣсколько голосовъ кричали: "Въ Версаль!.." всѣ требовали оружія.

Добравшись до своей депутатской скамьи, Анри избавился отъ ожесточеннаго народа только для того, чтобы очутиться среди еще болѣе ожесточеннаго Собранія. Мирабо и его друзья обходили группы, то отдавая приказанія, то ободряя, то шепотомъ сообщая какую-нибудь ужасную весть.

Для Мирабо этотъ "grippesou genevois". какъ онъ обыкновенно называлъ Неккера, вдругъ превратился въ фетиша. "Съ ужасомъ приходится думать о той безднѣ, въ какую низвергнуто отечество съ удаленіемъ этого великаго человѣка", говорилъ онъ.

Этотъ день въ Собраніи, какъ и на улицѣ, могъ быть только днемъ битвы.

Мунье, Тарже, Лалли тотчасъ же возвѣщаютъ о посягательствѣ:

— Ахъ! — восклицаетъ Лалли своимъ слезливымъ тономъ, — скажите вы, члены общины, когда вы проливали надъ нимъ (Неккеромъ) ваши чистыя слезы, скажите, развѣ онъ имѣлъ видъ заговорщика…