Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Петлюре и невдомек, что недостойный поступок Haрцисса — упомянутый подзатыльник — не был только проявлением беспринципного хулиганства, а был, если хотите, актом межпартийной борьбы за кадры. Шулявка в те времена не могла похвалиться очагами культуры, а восемнадцатилетняя Поля Каракута, стремясь развеять тоску и потешить свою трагическую душу, вынуждена была посещать клуб “Мать-анархия”, находившийся неподалеку. В анархистском синематографе она смотрела Макса Линдера, Пренса и Глупышкина, а после сеансов танцевала аргентинское танго, матчиш и кекуок. И трагические отблески в синих глазах златокудрой девушки наводили лидера анархистов Барона на мысль о том, что из трагической красавицы, чего доброго, может получиться неплохая дочь анархии, первая в Киеве девушка-анархистка!

Туалет Петлюры был тем временем закончен: зелень со штанов удалена, грязь с френча отчищена, пробор лоснился фиксатуаром, — из провинциального предместья можно было двигаться на широкую арену жизни!

Выбравшись из кустов за нобелевскими нефтяными цистернами, Петлюра глянул сквозь лаз в заборе. Поворачивать голову было еще больно, но он все же огляделся, проверяя — не подстерегает ли на чужой улице еще какая-либо опасность человека в офицерской форме?

Но было бы напрасной затеей дожидаться, пока улица совсем опустеет.

Прошел один человек, за ним появились двое, и внешность их никак не успокаивала: кепки, поддевки, сапоги… и тогда Петлюра принял решение.

Он достал перочинный ножик и срезал с френча погоны. Так же решительно он сорвал и сунул в карман офицерскую кокарду.

В таком виде, на первый взгляд, он мог сойти за дезертира, а дезертиров с фронта на третьем году войны городская окраина отнюдь не осуждала.

Затем Петлюра смело нырнул в лаз и очутился на улице.

С каждым шагом, приближавшим Петлюру к углу Брест-Литовского шоссе, походка его становилась тверже и внешний вид — осанистее.

На шоссе он вышел исполненным чувства собственного достоинства, — и здесь никто не смог бы сказать, что десять минут назад ему накостыляли по затылку. Вывихнутая шея лишь подчеркивала горделивость осанки: голову было больно поворачивать, и она в неподвижности держалась как-то особенно надменно — совсем как у истого аристократа с киноленты.

У Петлюры созрело уже и весьма остроумное объяснение — почему на войсковом съезде он появится без погон: происходит революция, а он — демократ, даже социал-демократ, и то, что он придет на съезд со срезанными офицерскими погонами, будет свидетельством его особой революционности.

Алеа якта эст! Жребий брошен!

Съездов было два.

В Троицком народном доме собирался съезд делегатов от украинцев-военнослужащих, наименовавший себя “Всеукраинским войсковым съездом”. В помещении театра Соловцова — съезд представителей крестьянских союзов, присвоивший себе наименование “Всеукраинского крестьянского съезда”.

Торжественное открытие съездов было назначено на разные часы: “войскового” — на девять и “крестьянского” — на одиннадцать часов, потому что оба съезда надлежало открывать главе Центральной рады, и на обоих ему же предстояло быть избранным в качестве почетного председателя.

Когда борода профессора Грушевского появилась на сцене Троицкого народного дома, семьсот делегатов вскочили со своих мест и дружно гаркнули, как было условлено заранее, — принимая во внимание исторические традиции:

— Наши головы вам, пане атамане!

Грушевский вынул носовой платок и осушил увлажнявшиеся глаза. Минута была историческая. Его приветствовали представители четырех миллионов воинов-украинцев, мобилизованных в русскую армию и разбросанных по всем военным фронтам — от Эрзурума в Турции и до Печенги на границе с Норвегией.

Грушевский пpocтep pyкy вперед и вымолвил слова, приготовленные для начала речи:

— “Ще не вмерла Україна і слава, і воля, ще нам, браття молодії, усміхнеться доля…”

Декламатором Грушевский был никудышным, потому что он шепелявил, однако он произносил слова, которыми начинался государственный гимн, — и семьсот первых рыцарей возрождаемой украинской государственности грянули в один голос:

После исполнения гимна Грушевский объявил повестку дня: отношение к центральной власти — к Временному правительству и Петроградскому совету; определение формы временной национальной власти на Украине; отношение к войне; армия.

Затем слово было предоставлено делегату от украинцев Западного фронта, поскольку в армиях Западного фронта числилось наибольшее количество солдат-украинцев. Делегатом Западного фронта был Симон Петлюра.

Появление на трибуне Петлюры в офицерском френче со следами срезанных погон произвело на присутствующих двойственное впечатление. Половина аудитории (преимущественно офицерская) восприняла это как оскорбление чести мундира и задвигалась с сердитым шумом. Другая половина, напротив, реагировала с удовлетворением; раздались даже аплодисменты: рядовыми этот факт был воспринят как проявление демократизма.

Петлюра скромно потупил взор и поспешил примирить обе половины: он внес предложение избрать почетным председателем съезда зачинателя патриотического дела, отца и идеолога украинского возрождения — профессора Михаила Грушевского.

Семьсот воинов в офицерских френчах и солдатских гимнастерках, десять минут кричали “слава!” — и почетный председатель, поматывая белою бородой и пошатываясь от волнения, начал сходить с трибуны. Поддержать патриарха национального возрождения бросилась верная секретарша, единственная женщина на съезде, панна София Галчко. Впрочем, ее успел опередить Петлюра.

Симон Петлюра простер руки — он помнил со времен своего театрального любительства, что в ролях благородных шляхтичей жест этот выглядел у него наиболее аристократично, — и подхватил Грушевского, предлагая старику надежную точку опоры. Кроме того, он использовал этот жест для волнующего эффекта: рухнув перед Грушевским на одно колено, он чмокнул его старческую длань.

Целовать родителя в руку — древний украинский обычай, символизирующий безграничное уважение и покорность отцу. Восторженные крики и гром аплодисментов потрясли стены зала. И неизвестный, экспансивный и верный народным обычаям скромный деятель в офицерском френче без погон сразу же завоевал всеобщее расположение.