Игорь Ефимов - Свергнуть всякое иго: Повесть о Джоне Лилберне

Лилберн оглянулся, понял, что Элизабет тоже лежит с открытыми глазами и смотрит на него. Руки их поднялись, скользнули навстречу друг другу, друг по другу, и они снова стали муж и жена, одна плоть.

Потом лежали, прижавшись, и Элизабет рассказывала, что было без него. Как она ждала в ту ночь, год назад, хотя и получила его записку, а наутро пошла в сторону Брентфорда, но ее не пустили. Как они хлопотали и умоляли парламент поспешить с декларацией о заложниках, чтобы спасти пленных в Оксфорде от расправы. Как холодно и голодно стало зимой, а арендатор не давал им денег, уверяя, что должники Лилберна долгов не возвращают, говорят, что не собираются платить человеку, осужденному королем за измену. Вскоре арендатор и вовсе бежал, бросив пивоварню и все оборудование гнить под снегом и дождем. И каким счастьем было для нее получить весной весточку, доставленную от него Эверардом. И как страшно стало в городе летом, когда король всюду побеждал, мистер Гемпден погиб, роялисты устраивали заговоры, а народ требовал мира и проклинал парламент. В августе женщины устроили настоящий бунт, двинулись к Вестминстеру большой толпой с петицией о мире и отказывались разойтись, пока им не дадут ответа. Это счастье, что сама она была так слаба после родов, что не могла к ним присоединиться. Потому что для разгона толпы вызвали кавалерию, а женщины стали кидать камни, и началась такая свалка, что многих ранило, а двоих убило. Кэтрин вернулась оттуда вся в грязи, с разбитым коленом и так поносила членов парламента, что слушать было невозможно и пришлось ее прогнать на неделю обратно к отцу.

На улице шел дождь, и корыто, поставленное в углу комнаты, позвякивало под падающими каплями. Лилберн вспомнил, что и окно ему вечером не удалось закрыть до конца, что двери скрипели, стулья шатались, а одна ступень лестницы оказалась выломанной. Всего лишь год без хозяина — и дом уже разваливается на части. Но все же это был дом, его дом, благословение божие, с теплым очагом, чистыми простынями, с ножами и вилками в буфете, с просторными окнами без решеток, с дверьми, которые можно запереть изнутри и нельзя — снаружи. Ему вдруг остро захотелось остаться здесь хотя бы на месяц, отдохнуть от душной и томительной пустоты тюремной жизни. Голос Элизабет втекал в него ровной завораживающей струей, становился почти монотонным, и он не сразу понял, что она тоже говорит о передышке — о каком-то месте на государственной службе, и о том, как трудно было его выхлопотать, и только отец с его связями и знакомствами…

— Какая служба? — Лилберн поднял голову от подушки.

— Младшим таможенником в порту. Они платят сто фунтов в год, по нынешним временам это немало, но главное, ты сможешь оставаться в Лондоне и, найдя компаньона, восстановить пивоварню, а это уже будет вполне приличный доход, и я могла бы вести ваши книги.

— Элизабет, опомнись. Как ты себе это представляешь? Чтобы я спокойно рылся в чужих тюках и ящиках, в то время как страна тонет в крови? Или ты думаешь, что Оксфордская тюрьма сделала со мной то, что оказалось не по силам Флитской?

— Ох, Джон, не надо. Конечно, я знала, что первый твой ответ будет таким. Но, умоляю, не распаляй себя. Оглядись сперва, поживи здесь немного, и ты увидишь, как все переменилось. Еще год назад выбирать было просто: за короля или за парламент. Теперь все гораздо сложнее.

Она села, охватив колени руками, прижалась к нему плечом.

— Те самые люди, которые осыпали тебя сегодня цветами и кричали «ура», знаешь, что они сделают с тобой, когда ты заикнешься о свободе совести? Снова засунут за решетку.

— При власти парламента? Ты сама не понимаешь, что говоришь.

— Спроси у тех, кто уже там оказался. Их пока немного, пресвитериане сейчас слишком заняты войной. Но когда ты и тебе подобные добудут им победу, вот тогда они покажут вам свой оскал. Судя по всему, в нетерпимости они собрались перещеголять даже епископов.

— Пресвитериане, индепенденты [27] Пресвитериане и индепенденты — наименования двух основных партий, на которые раскололись сторонники парламента в Английской революции. В религиозном вопросе индепенденты стояли за отделение церкви от государства и свободу вероисповедания, пресвитериане же настаивали на подавлении сект, строгом подчинении всех общин верующих кальвинистскому вероучению, на единой церковной организации, возглавляемой синодом пресвитеров. — я не желаю слышать этих кличек! Есть свобода Англии, и все, кому она дорога, должны стоять за парламент до последней капли крови. Разжигать сейчас внутреннюю рознь — это почти измена. Пусть отец не морочит тебе голову.

— Отец как раз очень доволен пресвитерианами. Он был доволен, когда они летом провели закон, устанавливающий цензуру. Он радовался запрещению театров и игр. Он первый побежал подписывать Ковенант с шотландцами.

— Что плохого в союзе с шотландцами?

— Ничего — для тех, кто решит подписать его. Но те, кто откажутся, не получат в армии графа Эссекса даже чина сержанта. Это присяга, а зная твое отношение ко всякого рода присягам…

Странный скрипучий звук прервал ее слова. Элизабет нагнулась к колыбели, достала белый сверток, подняла к груди. Спокойная уверенность, с которой она это проделала, наполнила Лилберна почтительно горделивым чувством к ней, за нее, и в то же время — невольной ревностью. Плач начал перебиваться чмоканьем, потом перешел в ритмичное сопенье.

— Может, я не все понимаю про пресвитериан, зато на кавалеров я за этот год насмотрелся. И, знаешь, главная гнусность не в том, что они проделывали с нами в тюрьме, не издевательства, которыми они осыпали безоружных, а какая-то наглая беспечность ко всему на свете. Ты не поверишь — даже к королю. Даже храбрость их наполовину от беспечности. Представить себе, что эти люди получат в руки власть, — ничего ужаснее и унизительнее быть не может. Все, кто поразумней, посерьезней, бегут сейчас из королевского окружения, остаются одни искатели приключений. Для них бог, права, закон, вольности англичан — все пустой звук, адвокатская тарабарщина.

— Ничтожества и проходимцы есть в любой партии. И чем партия сильнее, тем больше их притекает.

— После гибели Фокленда у роялистов не осталось ни одного человека подобного Пиму, Эссексу, Холлесу, Принну.

— Но все эти люди — пресвитериане!

— Элизабет!

— А-а, мне ты не веришь. Ну хорошо, пойди завтра и убедись сам. Заикнись о веротерпимости, о свободе проповеди, напечатай брошюру без разрешения цензуры. А мы с Кэтрин тем временем соберем тебе белья и еды.

— Ты хочешь сказать…

— Да, Джон, да! Ты боролся вместе с ними против епископов, но хотели-то вы разного. Епископов назначал король, пресвитеров будет назначать их синод, но всякого, кто попробует выйти из-под их власти и молиться по-своему, они засунут в те самые камеры, из которых выпустили вас три года назад.