Еремей Парнов - Витязь чести: Повесть о Шандоре Петефи

На каменных островах далекой Северной Пальмиры, плывущей сквозь прозелень белых ночей, летели по ветру золотистые искры, бередящие душу то ли забытым воспоминанием, то ли неясной мечтой.

Папоротник вспыхнет жар-цветом в заповедных чащобах где-нибудь у Янтарного моря, а в Провансе эфирным нимбом займется букетик лиловой лаванды. Властительные связи, протянутые через дали времен и дали пространств. Иван Купала для балтов, Иоанн Креститель для взбудораженных галлов. Здесь и там ароматные травы восходят жертвенным дымом к разбуженным небесам. Что-то подарит миру заклятье Ивановой ночи? Или уже подарило?

В каждом квартале Парижа, на древних площадях и набережных туманной Сены весело потрескивает хворост потешных костров и песни революции «Ça ira» и «Карманьола» не умолкают до ранней зари.

В ту ночь накануне Сен-Жана пламя выхватывало из темноты нагромождения баррикад, вновь запрудивших русла парижских улиц.

— И вот мы, — пожаловался русский император в интимной беседе с герцогом Лейхтенбергским, потерявшим во Франции добрую треть состояния, — я и мой народ по милости этих мерзавцев снова отброшены в Азию. Франция торжествует на западе, Европа отталкивает нас. Прежде даже, чем вступить в бой, славяне побеждены французской революцией.

Но нежданно в разбавленном молоке белой ночи блеснул луч надежды, пробудив застывшие пенки, может, утренней, может, вечерней зари.

Телеграмму о кровавой расправе генерала Эжена Кавеньяка над восставшим пролетариатом Николай воспринял как божий дар. Он сразу понял, что, если Париж захлебнется, революция в Европе пойдет на убыль.

— Ай да республиканец, — не скрывал восторга царь. — Ай да молодец! Проучил каналий! — и через посла Киселева передал бравому генералу сердечную благодарность.

Вал революции и вправду начал откатываться. Князю Альфреду цу Виндишгрец, командовавшему императорскими войсками в Богемии, удалось быстро справиться с восстанием в Праге, вспыхнувшим в июне.

Заметно приободрились и германские венценосцы. В соборе святого Павла во Франкфурте-на-Майне представители королевств, княжеств и «вольных» городов в бурных дебатах решали проблему единого немецкого отечества. Уже во время прений по вопросу центральной власти выявились непреодолимые разногласия. Камнем преткновения для всех пятисот восьмидесяти шести представителей германских государств явилась, разумеется, конституция.

Спор, который решался народом на улицах немецких столиц, был умело перенесен на кафедру франкфуртского парламента. Оттеснив возвышенную идею свободы, на передний план выступила мистическая национальная идея.

Фриц де Шампань издал королевский указ, в котором объявил о своем намерении возглавить национальное движение. По обыкновению увлекшись, он сказал:

— Сегодня я показал себя поклонником старинного германского черно-красно-золотого знамени и поставил под его покровительство как себя самого, так и мой народ. С этого момента Германия покрывает собою Пруссию.

Эти, случайно оказавшиеся пророческими, слова предстояло оценить подрастающему поколению, ибо Фридрих-Вильгельм Четвертый котировался в глазах современников, как соотечественников, так и соседей, не слишком высоко. Король, который был вынужден снять шляпу перед телами застреленных в уличной схватке революционеров, едва ли мог претендовать на пангерманскую власть в столь тревожное время. Многие полагали, что он не справится с положением даже в собственной столице.

Вена, невзирая на потрясения, не желала уступать главенствующего положения в союзе немецких государств. В минуты просветления, все более и более кратковременные, Фердинанд упрямо твердил, что не отступит перед прусским наглецом, не расстававшимся с коньячным штофом, на котором золотом готических букв сияло: «Мое единственное сокровище».

По глубокому убеждению венского правительства, Австрия была ядром германской нации, и ей одной принадлежала главенствующая роль во всех делах союза. Недаром на башне святого Стефана каждое утро взвивалось то самое черно-красно-золотое полотнище, которое пытался присвоить темпераментный Фриц. В часы, свободные от празднеств и занятий геральдикой, добродушный император и король любил взобраться на башню и стать рядом со знаменем. По стойке смирно.

— Hoch! — приветствовали его столпившиеся перед дворцом бурши.

Не удивительно поэтому, что собравшийся во Франкфурте парламент склонился в сторону высшей имперской власти и большинством в четыреста тридцать шесть голосов избрал правителем империи австрийского эрцгерцога Иоганна, не чуждого идеям прогресса мечтателя и идеалиста. Любопытно, что событие это свершилось двадцать четвертого июня, в день летнего солнцестояния, предшествующего празднику Иоанна.

«Johannisfeuer» — «огни Иоганниса» явно склонили удачу на сторону Габсбургов. Пылающее колесо, которое пустили с горы какие-нибудь веселящиеся бюргерские сынки, обернулось колесом фортуны.

Началось с того, что напуганный голодными бунтами, забастовками и самоуправством крестьян, занимавших общинные земли, громивших усадьбы, сжигавших долговые листы, либеральный папа призвал итальянцев прекратить борьбу с Австрией. С мечтой о реформах было покончено.

В итальянской кампании речь понтифика ознаменовала крутой поворот. Аристократия и богатые горожане с восторгом поддержали призыв святого отца. Все устали от разгула озлобленной черни и, предвидя впереди лишь новые опустошительные потрясения, жаждали компромисса.

В Неаполе вспыхнул контрреволюционный мятеж, поддержанный тайными иезуитами и австрийской военной мощью. Умело действуя сравнительно малыми силами, старый вояка Радецкий постепенно отбирал назад оставленные им города.

Шестого мая славный фельдмаршал атаковал около Санта-Лючии шедшего на Верону сардинского короля. В Пьемонте австрийский отряд, состоявший из девятнадцати батальонов и шестнадцати эскадронов, наголову разбил втрое превосходящую его армию. Эта битва, в которой особо отличились цеперские стрелки, принесла лавры героя Францу-Иосифу, укрепив его шансы на имперский престол. С итальянского театра юный эрцгерцог возвратился овеянным славой. Отпрыски лучших фамилий спешили записаться в какой-нибудь привилегированный полк.

Следующую крупную викторию в послужной список старого фельдмаршала вписало сражение под Кустоцой, после которого Карл-Альберт вынужден был принять унизительные условия перемирия и вернул австрийцам Ломбардию и Венецию.

Одна только Венгрия не сулила австрийскому оружию скорых побед. Да и в самой Вене дела имперского правительства обстояли далеко не блестяще.