Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

Друзья удивленно переглянулись: герцогиня начала говорить загадками.

— Встреча будет желанной и приятной для вас обоих, — продолжала Диана, обворожительно улыбаясь, — но об этом позднее. Как поживает ваша дочь Луиза, Лесдигьер? Расскажите мне о ней. Давайте присядем, не стоять же нам все время.

Лесдигьер вкратце поведал об их пребывании в замке герцогини Д'Этамп, о дочери Луизе, к которой старая герцогиня очень привязалась. Он стал рассказывать о ее детских играх и забавах, думая, что увидит сейчас на лице Дианы выражение неудовольствия или скуки, но она так внимательно слушала, не сводя взгляда, что Лесдигьер не смог остановиться, как бы ни хотел, и закончил рассказ сценой прощания в замке. Грустная улыбка блуждала на губах Дианы, и Лесдигьер понял, что она искренне радуется чужому счастью, а может быть и завидует потому, что не имеет своего.

— Как принял вас король и где вы остановились? — спросила Диана немного погодя.

— Король относится к нам с искренним участием. Он выразил глубокое сожаление по поводу событий прошлого года и был безмерно рад, что мы остались живы. Ведь это он отпустил нас тогда из Лувра.

— Был безмерно рад? — удивленно повторила Диана. — Поистине, это удивительно. Мой брат в последнее время больше ничему не радуется, кругом одни враги, братья устраивают заговоры против него. К тому же здоровье сильно пошатнулось, говорят, у него скрытая форма туберкулеза, и он долго не протянет. Искренне радоваться в таких условиях он может только тем, кого считает друзьями и кому доверяет.

— Так оно и есть, мадам, — произнес Шомберг. — Его величество всегда благосклонно относился к мсье Лесдигьеру и считал его образцом благородства, порядочности, честности и бескорыстия. А поскольку эти качества он ценит выше всех других и не мыслит, чтобы у такого человека были друзья с противоположными чертами характера, то и его друзей, так же как и самого господина Лесдигьера, он считает своими друзьями.

Диана на миг о чем-то задумалась. Легкая тень досады пробежала по ее лицу, на лбу появилась морщинка, но тут же исчезла, потому что герцогиня снова улыбнулась. Улыбка, правда, уже была лишена той чистоты и искренности, какою виделась несколько минут назад, когда они перешагнули порог нот зала. Так, во всяком случае, показалось друзьям.

Надо полагать, вы оба и остались при особе короля Наваррского? — спросила Диана.

— Да, мадам, нам отвели комнату рядом с покоями его величества.

— В каждой из стен которой проделаны отверстия для подглядывания и подслушивания. Таков Лувр или, вернее, таким его сделала Екатерина Медичи. А потому я призываю вас к осторожности, господа, в разговорах и действиях. Помните, что теперь за вами будут следить уши и глаза королевы-матери. Я имею в виду короля Наваррского, которого она держит в плену и боится, что он ускользнет в свое королевство.

— Нас предупредил об этом сам король, — ответил Лесдигьер, — и сказал также, что опасается не столько за свою жизнь, сколько за наши.

— Вот почему вам надо быть осторожными, — кивнула герцогиня. — Быть может, для вашей безопасности надлежит избрать иное жилище, например, мой дворец? Здесь вас никто не тронет, здесь вы можете смело говорить и делать все, что угодно; шпионов в доме нет.

— Ваше предложение весьма лестно, мадам, и мы с удовольствием приняли бы его, если бы не дали клятву неотлучно находиться при особе короля, чтобы всегда прийти ему на выручку в случае опасности.

— Ваше предложение, мадам, приемлемо только в том случае, если бы короля Наваррского удалось поселить у вас во дворце, — добавил Шомберг, — но поскольку это невозможно, то мы отказываемся, как бы нам этого ни хотелось и как бы мы этим ни огорчили вас лично.

— Что ж, я вас понимаю, а потому не настаиваю, — согласно кивнула Диана де Франс. — Прошу только об одном: не доверяйте фрейлинам королевы-матери и не раскрывайте им своих сердец, ибо каждая из них — шпионка на службе у своей госпожи. Соблазн будет велик, не сегодня-завтра они гроздьями станут вешаться вам на шею, а поскольку вы порядком успели истосковаться по женским ласкам, то им нетрудно будет завлечь вас в свои сети. Не перебивайте меня, — остановила она жестом руки сразу обоих друзей, пытавшихся возразить, — я знаю, что так и будет, а потому и приняла меры, которые, думаю, доставят вам удовольствие и обезопасят ваши жизни. Вы узнаете, зачем я позвала вас сегодня сюда некоторое время спустя, а сейчас с вами хочет побеседовать маршал де Монморанси, мой супруг.

Она позвонила в колокольчик и попросила передать герцогу, что ожидает его в гостином зале для важного разговора.

Слуга кивнул и молча, вышел. Через несколько минут в зал вошел де Монморанси, маршал Франции, имевший после смерти отца звание коннетабля, отнятое у него Генрихом Анжуйским.

— С благополучным прибытием вас, господа, — произнес герцог, пожимая руки обоим дворянам с таким видом, будто бы то, что они здесь находятся, нисколько его не удивило, наоборот, было само собой разумеющимся. Оба тут же сделали вывод, что он давно уже знал об их приходе, но не хотел мешать их беседе с супругой. — Рад видеть вас живыми и здоровыми, — продолжал маршал, усаживаясь рядом с Дианой. — Помните, я предупреждал вас о том, что в воздухе пахнет грозой, и вам лучше немедленно покинуть Париж? А вы все же не послушали.

— Вы тогда уже знали, что случится? — спросил Лесдигьер.

— Вовсе нет. Это не разглашалось до последнего момента; но это было написано на лицах Гизов и тех, кто их окружал. И это видели все, кроме гугенотов.

— Мы никак не могли поверить в такое вероломство короля.

— Король тут ни при чем. Всему виной Гизы. Отсюда шла нить коварного плана, а короля они просто заставили дать согласие, воспользовавшись его склонностью к буйным припадкам и малодушием. Сначала они уговорили королеву-мать, а она потом сразила его известием, будто гугеноты в отместку за покушение на адмирала собираются зарезать короля в его постели. На него давили до тех пор, пока он не лишился рассудка. В таком состоянии он и отдал приказ к началу бойни.

— Это чудовищно, — проговорил Шомберг. — Да ведь она издевалась над собственным сыном! Что же тогда для нее гугеноты?

— Для этого надо самой быть не женщиной, а чудовищем и называться Екатериной Медичи. Она завезла во Францию дух авантюризма, подлости, предательства, измены, коварства и разврата. Кто знает, когда он выветрится, но до тех пор, пока он будет витать над ее землей, сыновья станут убивать друг друга с помощью войн, яда и кинжала, а дочери лить горькие слезы над могилами своих детей.

— И это говорите вы, герцог, католик, маршал в ее войске, которое она посылает для смерти и на смерть! — воскликнул Лесдигьер. — Зачем же вы тогда служите ей? Вы и все остальные?