Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Чтобы, как вернусь, духу вашего на дружине не было, — сказал чернобородый и повернулся к Марфе.

— Сама пойдешь, или довезти тебя?

— Сама, — судорожно кивнула Марфа и вдруг разрыдалась.

Чернобородый сокрушенно покачал головой, легко подсадил Марфу с ребенком в седло, сам сел сзади. — Что ж ты одна по улицам с дитем шастаешь? Куда только мужик твой смотрит?

— Вдовая я, — шмыгнула носом Марфа.

Чернобородый помолчал.

— Показывай, где изба твоя. Баня есть у тебя, вдовица?

— Есть. Я как раз хотела дров наколоть, когда с базара вернусь.

— Это ты брось, найдется кто посильнее тебя с дровами управляться.

Спрыгнув с коня, он помог ей сойти на землю. Марфа едва доходила головой ему до плеча.

У него было обветренное жесткое, неулыбчивое лицо, вокруг карих глаз разбегалась едва заметная сеточка морщин.

Будто прочитав ее мысли, он вдруг улыбнулся широко.

— Тебя как зовут-то?

— Марфа Федоровна.

— А меня Ермак Тимофеевич. Слышала про дружину Строгановых? Я там атаманом, за Большой Камень мы идем. Так вот, Марфа Федоровна, тебе что с базара надобно было?

— Муки, да капусты с луком, хлеб хотела испечь, да щи сварить. — Она вздохнула. — Теперь опять идти придется.

Ермак осмотрелся.

— Знатная у тебя поленница, и топор справный. Ступай, Марфа Федоровна, в избу, отдохнуть тебе надобно. Как проснешься, баня истоплена будет. На базар не ходи, ни к чему тебе это.

— Да я дитю хлеба хотела… — начала Марфа.

— Сказал, спать ступай. — Ермак взялся за топор.

Когда Марфа проснулась, у печи стоял мешок с мукой, и еще какие-то свертки. Она выглянула в окно, Ермак как раз седлал коня.

— А, вдовица, — улыбнулся он. — Ну хозяйничай.

— Спасибо тебе, добрый человек, дай Бог здоровья, что не оставил меня.

Он взглянул на нее, будто хотел что-то сказать, но передумал и молча выехал из ворот.

Петя поднял глаза от холки коня и увидел перед собой горы. Он и раньше видел их — покойный герр Мартин часто возил его с собой в Италию, но здесь они были совсем не похожи на веселые, зеленые склоны, что Воронцов помнил с детства. Эти уходили ввысь черными, суровыми уступами скал и небо здесь было другим — темным, набухшим грозовыми облаками. Он положил руку на холодную рукоять меча, метал приятно холодил пальцы — ни разу еще не подвел его клинок Федора Вельяминова.

Следующей зимой он нанялся охранять купеческие обозы — Строгановы свою дружину держали при себе, а торговля в Соли Вычегодской была оживленной. Вся та зима слилась для него ровно в единый, долгий день — слепящий снег, полозья саней, топот конских копыт, дым и угар ямских изб, водка и кровь.

Тогда он научился сносить голову с плеч и одним взмахом клинка распарывать человека.

Той зимой ему не снились ни родители, ни сестра, одна только Марфа. Это были мучительные, не приносящие облегчения сны. Ночами он старался не думать о ней, и лежа в темноте, упрямо повторял про себя наизусть выученные в детстве строки Овидия, или вычислял в уме проценты, но когда наваливался сон, в нем неизменно присутствовала Марфа. Он просыпался весь в поту, тяжело дыша, и стискивал зубы, в ожидании, когда уйдет боль, сковывающая все тело.

Всадники направили коней вверх. В преддверии скорого дождя в небе кружили, хрипло перекликаясь, беркуты.

— Хлебушек, — Марфа отломила еще теплую горбушку и дала дочери. Малышка, чистенькая, распаренная после бани радостно потянула корочку в рот.

— Вкусно? А вот давай-ка молочка попьем, нам его козочка дала. — Марфа налила немного молока в деревянную ложку. Глаза ее на миг затуманились, вспомнилось давнее, из той, другой жизни.

— Сама! — боярышня вырвала у матери серебряную ложку и постучала ей по столу. — Я сама!

— Что за шум? — спросил вошедший в светлицу высокий, широкоплечий мужчина.

— Да вот, — усмехнулась Феодосия, — дочь наша сама кашу есть желает, выросла уже.

Марфа скосила на отца зеленый, хитрый глаз.

— Дай-ка ее сюда.

Марфа вдохнула запах конского пота, железа, сильный, мужской запах, и потерлось головой о большую отцовскую руку.

— Ну, показывай, как ты сама умеешь? — Федор подвинул ближе горшок с кашей. Марфа засунула в него ложку и осторожно понесла ее ко рту.

— Сама! — облизнувшись, сказала она. — Сама!

Феодосия рассмеялась, обняла мужа и дочь, так Марфа так и запомнила их — таких родных и счастливых, когда они были все вместе.

— Кура де? — дочь сонно тыкалась мордашкой матери в грудь.

— Кура спит уже, бай-бай, вечер на дворе. И ты спи.

— Пать…

Котик-котик, коток, Котик, серенький хвосток!

Прийди, котик, ночевать, Наше дитятко качать.

Ермак, прислонясь к крыльцу жадно слушал доносящийся до него нежный голос.

Убаюкав ребенка, Марфа уложила ребенка вышла на двор, ахнула: «Ермак Тимофеевич!»

— Нам завтра к Большому Камню отправляться, вот, заехал посмотреть, все ли ладно у тебя, — он отвел глаза.

— Да все хорошо, спаси тебя Господь. Уж и не знаю, как благодарить тебя за доброту твою.

На Чердынь опускался низкий, огненный закат. В воздухе метались стрижи, мычали коровы, с реки тянуло свежей водой.

— Ну, прощевай, Марфа Федоровна, к дружине мне ехать надо, — с сожалением сказал атаман, глядя в сторону.

— Дак может, Ермак Тимофеевич, хоть потрапезничаете? Что ж голодным отправляться?

— Спасибо, коль не шутишь, — облегченно улыбнулся атаман и зашел в горницу. Ребенок мирно спал в привешенной к очепу перевязи, легкий ветерок чуть колыхал занавеску, и вся изба, чистая, выскобленная, пахла сытостью и покоем.

— Хороши щи у тебя. — Ермак потянулся за хлебом. Марфа подвинула ему свежеиспеченный, еще теплый каравай.

— Дак как ты располагаешь, Марфа Федоровна, с дитятей так одна и куковать? Молода ты еще, сколько лет-то тебе? — атаман достал флягу, протянул. — Будешь?

— Я молока лучше, — она покачала головой. — А лет мне осьмнадцать скоро будет. — Марфа отпила из кружки и просто взглянула на Ермака. Того пробрала дрожь, никогда прежде не видел он таких глаз, вроде чистые и прозрачные, а приглядись, ровно чаруса на болоте, ступишь и пропадешь.

— Мужа тебе надо, — сорвалось вдруг с языка.

— Да я и сама знаю, даст Бог, найдется человек хороший, что с дитем меня возьмет.

Ермак представил, как сносит голову мечом этому хорошему человеку, чуть полегчало. Он поднялся из-за стола.

— Ну, благодарствую за хлеб, за соль. — Он посмотрел на хозяйку и в голове у него будто помутилось. Повалив лавку, атаман шагнул к Марфе. Веснушки у нее на щеках потемнели, она неуловимым движением сбросила с головы платок, тугие бронзовые косы упали за спину. Ермак взял ее за руку. — Ты подумай, Марфа Федоровна, может, не ждать тебе кого-то еще?