Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Поспи, — сказал он потом, нежно обнимая юношу, — завтра тебе опять в бой. Вот же упрямые эти московиты — замок разрушен, воеводы их бежали в Дерпт, пушкари — и те на своих пушках повесились, а посмотри — все еще сидят остатки их армии по лесам, не желают сдаваться.

Юноша потерся головой о плечо мужчины. «Ничего, — пообещал он, — я их выкурю оттуда. Ты завтра туда, — он махнул головой на запад, — в Ригу?»

— Да, я рано уеду, ты и не проснешься еще. — сказал мужчина, — там должен человек от короля Юхана появиться, мы с ним поговорим, о том, о сем. Скоро вернусь.

— Скажи, — вдруг поднялся на локте юноша, — а ты был в Париже?

Красивые губы мужчины изогнулись от смеха. «Милый мой, я уже, больше десятка лет на этой войне, какой Париж?».

— Когда разобьем царя Ивана, надо съездить, — проговорил юноша, уже в полудреме. «С тобой…».

Мужчина спокойно, почти не двигаясь, дождался, пока юноша крепко заснет, и, порывшись в картах и записях, что были разбросаны на столе, нашел нужные ему.

Он копировал быстро, чуть прищурив глаза, изредка прикусывая перо.

Закончив, мужчина оделся, и тихо откинул полог шатра. Охранник, клевавший носом у костра, чуть привстал.

— Тихо, — мужчина приложил палец к губам, — пан Сапега заснул, не будите его.

Он шел через тихий, полуночный лагерь, изредка останавливаясь, прислушиваясь к звукам из палаток. После дождя было сыро, в белесом, северном небе еле мерцали звезды, из недальнего леса тянуло прелью и мхом.

Полуразрушенная громада Венденского замка возвышалась на холме, серые, мощные стены были разбиты пушечными ядрами, ворота — в три человеческих роста — расколоты.

— Приведите его, — велел царь, дергая щекой. Герцог Магнус стоял, опустив голову, руки его были наскоро связаны какой-то веревкой.

— Сука, — Иван легко поднялся и подошел к бывшему королю Ливонии.

— Переведи ему, — кивнул царь мужчине.

— Я тебе все дал — престол, жену, золото, а ты меня так благодаришь? Пять дней я тут под стенами замка народ клал, а что получил — развалины? Ты зачем свой гарнизон подговорил пороховые погреба взорвать? — Иван Васильевич выругался.

Магнус молчал.

— Голову ему поднимите, — приказал Иван, и с размаха ударил герцога в лицо. Тот покачнулся, выплюнул зуб и глухо сказал: «Все равно дело твое проиграно, царь. Не видать тебе нашего моря, а будешь упрямиться — еще и свое, на севере, потеряешь».

— В подвал его, приковать к стене и пусть сдохнет там, — распорядился царь. «Машку за другого мужика выдадим, невелика беда».

Мужчина вздохнул, и, подойдя к своему коню, — невидному, гнедому, — потрепал его по холке.

Конек тихо заржал и прянул ушами.

— Ты же мой хороший, — мужчина на мгновение прижался щекой к теплой морде. «Вынес ты меня тогда, так и сейчас уж вынеси, ладно?».

Если б не конь, вряд ли бы он выжил тем промозглым октябрьским вечером, два года назад, когда здесь же, под Венденом, передовые полки татар бежали, когда воевода Голицын, появившись из грохочущего пушечными залпами, дождливого сумрака, еле удерживая испуганного коня, велел: «Всем отходить к Дерпту!»

— Пока не получу приказания от царя, не отойду, — жестко сказал ему мужчина.

— Ну и подыхайте здесь, — заорал Голицын, нахлестывая лошадь.

Они тогда с братьями Салтыковыми собрали рассеянные остатки войска и плотным огнем остановили поляков со шведами. Ночью было тихо, а утром Сапега опять стал атаковать.

— Пушки с места не стронуть, — сказал ему растерянно Михайло Салтыков. «Вы с Данилой тогда уходите в лес, мы вас огнем прикроем».

Младший брат воеводы Салтыкова только сжал зубы и кивнул старшему головой.

— А потом пушкари повесились прямо на орудиях, — мужчина стер с лица надоедливую морось и легко вскочил в седло. «И Сапега расстрелял командиров — там же, в сырой грязи, рядом с трупами солдат».

В лесу было спокойно. Мужчина привязал коня на лужайке и сказал: «Ты попасись тут пока, я вернусь скоро, дальше поедем».

Он прислушался и, приставив руки ко рту, закрякал уткой. Через несколько мгновений из чащи донесся ответный крик.

— Боярин, — чуть склонив голову, выступил из-за дерева стрелец.

— Второй год тут сидим, — ехидно сказал мужчина, — на болоте и без чинов можно. Спит воевода Салтыков?

— Да все спят, — улыбнулся солдат, — уж за полночь.

— Ну-ну, — пробормотал мужчина, идя вслед за стрельцом по размеченной вешками дороге через топь. Зудела мошкара, пахло хвоей и гнилой водой.

— Как с припасами у вас? — коротко поинтересовался мужчина.

— Да все так же, — пожал плечами стрелец. «Охота тут хорошая, слава Богу, порох не тратим, лучники у нас отменные, опять же силки ставим. Ну и так, по мелочи, крестьян пощипываем.

Не голодаем».

Они взошли на каменный, сухой остров в середине болота. Чуть курились дымки из землянок, открытого огня — мужчина огляделся, — видно не было.

Он задрал голову и посмотрел вверх — на большой сосне было устроено место для дозорного.

— Молодцы, — улыбнулся мужчина. «Поляки сюда не сунутся, конечно, но мало ли что».

Он потрепал стрельца по плечу, и, наклонив голову, — даже с его маленьким ростом приходилось это делать, — шагнул в землянку.

Девка, стоя на четвереньках, мотала головой и кусала губы. В белокурых, длинных волосах застряла какая-то труха.

— Сейчас, — сказал Данила Салтыков, не оборачиваясь к мужчине. «Ну или если хочешь…, - он кивнул на девку.

— Я подожду, — усмехнулся мужчина, и, опустившись на обрубок бревна, стал приводить в порядок бумаги.

Девка тяжело дышала, сдерживая крик. «Все», — Салтыков отпустил ее. «Вон пошла отсюда, блядь».

— По-нашему стала понимать? — усмехнулся мужчина. «За две недели-то?».

Девка отползла в угол землянки и, прикрывшись там каким-то тряпьем, затихла. Салтыков оделся и достал грязную, захватанную бутылку.

— Будешь? — спросил он мужчину.

— Налей немного, — попросил тот. «Сырость ужасная, будто и не весна на дворе. Хотя нам и на руку, с распутицей они точно сюда не сунутся. А мать ее где? — мужчина кивнул на девку.

— В болоте, — усмехнулся Салтыков. «У солдат с этим делом просто. Эту тоже, — он зевнул, — скоро туда отправлю, как надоест».

Карета вильнула на узкой дороге, и, угодив колесом в прикрытую лапником яму, сломала ступицу. Конвой, было, стал стрелять, но с обеих сторон дороги раздался быстрый, смертельный огонь.

Польский воевода, на танцующем, кровном, белом коне вынул саблю, но кто-то из солдат рубанул секирой по задним ногам лошади, и поляк упал в грязную лужу на обочине.

— Погоди, — мужчина остановил Салтыкова.

— Где Сапега? — спросил он по-польски, приставив кинжал к горлу мужчины.

Тот угрюмо молчал.

— Подержите его, — велел золотоволосый солдатам и поднеся кинжал к глазу воеводы, лениво сказал: «Ну, подумал? Где Сапега?». Мужчина провел кинжалом по веку, полилась кровь, и воевода закричал: «Я все скажу!»