Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Мои вещи уже вторую неделю лежат в трюмах, — взорвалась женщина, — сколько еще я буду ждать отплытия? Я бы давно уже очутилась в Картахене, если бы вы, сеньор, как следует, выполняли свою работу. Почему-то у нас, там, — она махнула головой на запад, — никто не слышал ни о каких англичанах, а у вас тут они кишмя кишат.

Моряк, было, хотел посоветовать сеньоре, взглянуть на карту. Однако увидев разъяренные, зеленые, — как у пантеры, — глаза, он сдержался.

— У вас, видимо, нет семьи, — ядовито заметила сеньора, поднимаясь. Капитан тут же вскочил с места и согласился: «Нет».

— Тогда вам не понять страдания матери, разлученной со своими детьми, — вздохнула женщина, и комендант с ужасом увидел, как на смуглую щеку скатывается прозрачная слезинка.

— Сеньора Вискайно, я вас прошу, — забормотал он, — только не плачьте. Я просто хотел, чтобы вы путешествовали, как пристало жене такого высокопоставленного лица, с удобствами…

— Я готова ехать хоть на палубе, — гордо откинула голову сеньора, — только бы оказаться рядом со своей семьей.

— На палубе не надо, что вы, — ужаснулся комендант, — я сегодня же велю перегрузить ваши вещи на «Святую Терезу», это военный галеон, на нем семьдесят пушек, он идет на юг, в Ла-Плату, со срочными донесениями, и золотом. Капитан уступит вам свою каюту, и вы быстро доберетесь до Картахены, корабль сделает там остановку, чтобы пополнить запасы воды и провизии.

— Я буду молиться Святой Деве о вас, сеньор! — горячо проговорила женщина, и моряк почувствовал, что краснеет.

— Ну что вы, сеньора Вискайно, — пробормотал он, — что вы…, Завтра на рассвете вы отплывете. Я надеюсь, с вашими комнатами тут, в Веракрусе, все было в порядке?

— Я живу в губернаторской резиденции, — улыбнулась сеньора Вискайно, — его светлость и мой муж — друзья.

Она вышла из прохладного здания, и, развернув кружевной зонтик, немного постояла, глядя на бирюзовую гладь воды, блестящую в лучах полуденного солнца.

— Ну что ж, завтра так завтра, — тихо сказала сеньора Вискайно, и, шурша юбками, пошла в кафедральный собор — как раз звонили к обедне.

Ворон оторвался от карты и взглянул на человека, что стоял в дверях каюты. «Что там, мистер Гринвилль? — спросил капитан устало.

— Шлюпка из Веракруса, со сведениями о кораблях, что отплывают на этой неделе, — сказал помощник, и, чуть помявшись, добавил: «Про капитана Кроу опять ничего нет, простите».

— Да я уж понял, — вздохнул Ворон, и, выйдя на палубу, передав золото неприметному человеку, — по виду рыбаку, — просмотрел список.

Гринвилль увидел, как изменилось лицо капитана, и чуть поежился — лазоревый глаз играл холодным, смертельным блеском.

— «Святая Тереза», — сказал он коротко, передавая измятый лист бумаги помощнику.

— У них семьдесят пушек, — хмыкнул Гринвилль.

— А у нас — сто двадцать, — Ворон усмехнулся. Гринвилль увидел торопливую приписку под сведениями о корабле и медленно проговорил: «Я вас понял, капитан».

— Жаль, что у нас нет ничего на носу, — вдруг рассмеялся Ворон. «На моей «Жемчужине», в старые времена была этакая наяда с голой грудью».

— Ну, — сказал Гринвилль, сворачивая список, — это можно исправить, сэр Стивен.

— Надо подумать, как прибить покрепче, — Ворон погладил короткую, с чуть заметной сединой бороду. «Я очень хочу, чтобы сеньор Вискайно перед смертью успел полюбоваться нашим новым, — он помедлил, — украшением. Ну и экипаж, разумеется, тоже порадуется. Сколько у нас сейчас в команде, мистер Гринвилль?

— Сто восемьдесят четыре человека, — отчеканил помощник.

— Как раз, пока мы ждем остальные корабли, будет, чем заняться, — капитан посмотрел на закатное небо и велел: «Давайте, мистер Гринвилль, меняем курс».

Он лежал, смотря в знакомый, до последней доски потолок каюты. Снаружи было уже темно, дул легкий, но постоянный западный ветерок, и Ворон вдруг подумал: «Что ж ты так, мой мальчик? Я же просил тебя — будь осторожен, не лезь на рожон. Ну да, двадцать два года, конечно, ты сам таким был. И в Акапулько у нас никого нет — не узнать. Хоть бы он не мучился перед смертью. Я бы тоже хотел, — он почувствовал, как чуть улыбнулся, — не мучиться. Ну, это уж как Господь рассудит, конечно».

Ворон повернулся на бок, и при свете свечи, что горела в фонаре на переборке, посмотрел на свою руку. «Сколько ж лет назад я эту татуировку сделал? — пробормотал он. Он поглядел на почти совсем не заметную, стершуюся звезду между большим и указательным пальцами.

«Да, в первом же плавании, еще девятнадцати мне не было. Правильно меня Йохансен ругал, за дело. Хотя вон, сорок лет прошло, ее и не видно совсем. Господи, сорок лет на морях.

Правильно, мы тогда из Гамбурга пошли в Исландию, и дальше — на Ньюфаундленд, там мне ее и выбили, на зимовке. А потом уже, — он опять вытянулся на спине, — было Гоа. Вот я сейчас посплю, и пусть Господь мне его покажет, хорошо? — он едва не расхохотался и, зевнув, еще успел подумать: «Ну, на вахту свою я встану, я за сорок лет ни одной вахты не проспал».

Он сошел на берег, и, изумленно оглянувшись, почувствовал, как Йохансен подталкивает его в спину.

— Ты что застыл? — сердито спросил моряк.

— Что это? — Степан показал на серое, огромное, с пестро изукрашенной корзинкой на спине, — где сидели люди, — что медленно двигалось по пыльной дороге.

— Слон, что, — раздраженно ответил капитан, и, тут же, расхохотался: «Ты свой глаз держи открытым, тут еще много чего интересного есть. Пошли».

Они проталкивались через гомонящую толпу на базаре, и Степан, вдыхая запах специй, не отрывал взгляда от расстеленных ковров, колыхающихся в полутьме лавок тонких полотнищ шелка — всех цветов, россыпей жемчуга, от тонкого, снежной белизны фарфора.

— Господи, — пробормотал он, — я и не думал…

Йохансен обернулся и, улыбаясь, заметил: «И это еще не все, мой мальчик».

В саду было прохладно, чуть шелестели листья пальм, вода маленького, выложенного камнем бассейна, была тихой и темной.

Португальский торговец, знакомец Йохансена, махнул рукой, и с террасы вышла она. Она разливала какое-то питье, грациозно наклоняясь, опустив огромные, длинные, черные ресницы. Волосы — цвета красного дерева, были распущены по спине. Под расшитым золотом шелком еле заметно поднималась крохотная грудь. Она вся была маленькая, изящная, — такая, что ее хотелось укрыть в своих руках и больше никуда не отпускать.

Йохансен увидел лицо Степана, и, вздохнув, наклонившись к португальцу, что-то прошептал.

Тут улыбнулся и сказал: «Ну, мы все когда-то такими были, сеньор. Ладно, уж, я теперь ее так дорого, как хотел, не продам, но уж так и быть — порадею другу».

Степан, было, хотел запротестовать, но Йохансен тихо рассмеялся: «Не будь дураком. Тут так принято, и я не хочу, чтобы ты начинал с какой-то шлюхой. Ты не такой, Стефан».