Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— А вы сейчас куда? — обернулась она к юношам.

— Я отца Франсуа в город поведу, Хосе сказал, что там есть люди, которые хотят проповедь услышать, — ответил Дайчи.

— И много, да, — улыбнулся Хосе. «А мне, Тео — сан, ваша дочка обещала показать целебные травы, что она выращивает».

— Да, — Тео улыбнулась, — у Марико такие руки, что стоит ей земли коснуться, так даже пустыня расцветает. Ну, или слово она какое-то знает, — женщина посмотрела на Сейджи и тот засмеялся: «Слово! Слово!»

— Ну, хоть говорить, немного стал, — вздохнула Тео.

— Да рано еще, Тео-сан, — уверил ее Хосе, — мальчики позже начинают.

— То-то мне ваш батюшка приемный рассказывал, что вы в три года Псалмы наизусть знали, в семь — на латыни сочинения писали, а в четырнадцать лет вас до занятий в университете допустили, по ходатайству Его Святейшества и личному разрешению ректора, — кисло заметила Тео.

Дайчи стоял, открыв рот.

— Зато я под парусом не умею ходить, — расхохотался Хосе, и, присев, пощекотав Сейджи, велел ему: «А ты не торопись, когда захочешь, тогда и говори, ладно?».

Ребенок кивнул головой и весело ответил: «Да!»

Марико стояла посреди маленького, ухоженного садика у крепостной стены замка. «Жалко будет с вами расставаться, — вздохнула она, глядя на растения. «С женской половины меня уже не выпустят, матушка, конечно, будет вас поливать, но я о вас скучать буду. Там тоже цветы есть, но они все важные, как придворные дамы, а вы у меня простые».

Она погладила полынь, и, присев, прижала ее к щеке. Сверху раздался клекот. Марико подняла голову и ахнула — по серой стене расхаживал мощный, коричневый беркут.

— Ты зачем жену и деток бросил? — крикнула ему Марико. «Лети в горы, у тебя птенцы еще маленькие!»

Беркут наклонил красивую, хищную голову и, опять заклекотал — недовольно. Девушка покраснела.

— Да со мной все хорошо будет, я говорила тебе! — отмахнулась Марико.

— С птицами разговариваете? — раздался сзади смешливый голос.

Марико поклонилась, и ответила, так же весело: «Бывает. А еще с рыбами и цветами».

Хосе осмотрел пышные растения и заметил: «Ну, что бы вы там им не говорили — они вас слушаются».

Девушка еще сильнее покраснела и взглянула на стену — беркут, удобно устроившись, сложил крылья, и, казалось, задремал на еще ярком, теплом солнце конца лета.

Тео-сан подняла голову и увидела возвращающихся отца Джованни и Мияко — она что-то говорила, — тихо, смущаясь, а священник внимательно слушал. Женщина сказала Сейджи: «А вот мы сейчас пойдем, и предложим им прогуляться в горы, да? Помнишь наш домик у водопада? Им там хорошо будет».

Ребенок захлопал в ладоши и радостно сказал «Да! Да!»

Женщина усмехнулась, и, усадив сына в перевязь, подождав, пока Джованни подойдет к ней, сказала: «Я вот что подумала, святой отец, вам же неудобно над рукописями работать у нас, ребенок же в доме, шумно. У Масато-сан есть домик в горах, тут, рядом, по тропинке мимо монастыря пройдете, и там он стоит. Совсем простой, но там хорошо, спокойно. Вам там удобно будет».

Мияко-сан зарделась и что-то пробормотала — неразборчиво. Джованни посмотрел в зеленые, мерцающие глаза Тео-сан, и ласково ответил: «Спасибо вам, тогда давайте пообедаем, и отправимся, да?»

— Там очаг есть, — сказала Тео, когда они уже шли к замку. «И родник рядом, вода чистая, хорошая. В кладовой овощи лежат, рис, — не пропадете, в общем. Вы идите, святой отец, мы сейчас, — она отстала, и, взяв Мияко за рукав кимоно, строго велела: «Вот и скажи ему там!»

— Это же стыд, какой! — ахнула сестра даймё. «Да он на меня и не взглянет, нет, нет, — она отвернула лицо. «Да и нельзя ему. Лучше мне сразу в озеро броситься!»

— Не надо никуда бросаться, — Тео-сан подтолкнула Мияко в мягкий бок. «А что не взглянет — так уже глядит, поверь мне».

Та только вздохнула и, обернувшись, с тоской посмотрела на высокие, голубые вершины гор.

— Полынь, — Хосе нежно погладил растение, — очень, очень полезна. Вы же, наверное, знаете, Марико-сан, местные лекари водят тлеющей полынью по особым линиям на теле человека.

Когда мы с папой ждали корабля, в Макао, я ходил заниматься к местному наставнику, так что я теперь тоже так умею лечить.

— Конечно, — юноша улыбнулся, — мне всего двадцать один, а учителю моему — было восемьдесят пять, так что у меня все впереди.

— Мой отец тоже мог лечить, — внезапно сказала Марико. «Не Масато-сан, а настоящий отец, он погиб, когда я еще маленькой была. Он был человек неба, не такой, как все.

— Я слышал, да, — Хосе взглянул на беркута. Тот приоткрыл один глаз и что-то заклекотал.

— Это папа, — улыбнулась девушка. «Он нечасто прилетает, а вот — уже второй день тут. Я ему говорю, что все хорошо, а он все парит над замком».

— А все хорошо? — испытующе взглянул на нее Хосе.

Марико покраснела, и, помолчав, проговорила: «Вы знаете, почему я родилась? Потому что мой папа, — его звали Арлунар, — полюбил мою маму. Ему было нельзя, а он все равно полюбил».

— Ну и хорошо, — ласково сказал юноша. «Я уверен, что ваш отец тоже хотел бы, чтобы вы полюбили».

Марико сглотнула и сказала, отвернувшись: «Я уже. Я думала, что я не смогу, что мне нельзя, — я ведь не такая, как папа, но тоже…, - она не закончила. «Я поэтому и хотела пойти туда, — она махнула рукой в сторону женских покоев, — там никто никого не любит, и все счастливы. А потом вас встретила…»

— Нельзя быть счастливым, если не любишь, — Хосе присел на теплую, деревянную ступеньку, и продолжил: «Мой папа, он ведь священником поздно стал, ему за тридцать уже было. И он мне всегда говорил — лучше подождать, и дождаться любви, чем…, - юноша взглянул на Марико и тихо сказал: «А я еще не дождался, Марико-сан, так, что простите меня».

— Это ничего, — неслышно сказала Марико и глубоко вздохнула. «Вот, я вам все сказала, и на той неделе пойду к даймё, — ее губы искривились, но девушка, справившись с собой, продолжила: «Потому что мне нельзя любить, нельзя, видите! Меня никто не любит!»

— Вас любят родители, — Хосе похлопал рукой по ступеньке и попросил: «Садитесь». Он послушно опустилась, прислонившись к перегородке. «Отец ваш покойный вас любил, Марико-сан. И вас еще полюбят, обещаю. И вы тоже, — он поднялся и погладил ее по голове.

«Ну, все, мне в город пора, к больным».

Марико так и сидела, положив подбородок на колени, обхватив их руками, а потом, взглянув на беркута, вздохнула: «Получается, ты вовремя прилетел». Она повертела в руках свой маленький, золотой крестик и шепнула: «Так ведь любят уже, да. Чего же тебе еще? И спокойно там, тихо. Пусть так и будет, таким, как я, все равно — не дано счастья».

Он вспомнила темные, красивые глаза Хосе и заплакала, — едва слышно. Беркут заклекотал — недовольно, и Марико, вытирая слезы, сказала ему: «Видишь, как получается, папа».